— В этом месте ты мне еще не назначала встречи, — заметил Рома, пристально разглядывая Анжелику. Слишком пристально.
— Я теперь живу здесь, — коротко ответила она.
— А, вот так, — растерянно сказал Рома.
Она позвенела ключами от их бывшей квартиры, бросила их Роме на колени.
– Возьми. Ты решишь все вопросы с хозяином, да?
– Конечно, — кивнул Рома.
– А то контракт на меня заполнен, — напомнила Анжелика.
– Я все сделаю, — сказал он, продолжая ее разглядывать. Лучше она стала выглядеть или хуже — в его глазах — Анжелика так и не узнала.
— Я тебе доверяю, — сказала Анжелика, и это было неправдой. Она никогда не доверяла ему.
Они поехали пить кофе в какую-то заштатную кафешку на проспекте Славы — Анжелика согласилась чисто автоматически. Все это время она мучилась вопросом, сказать про больницу или нет. Сказать — и начать еще один долгий муторный разговор, услышать о недоверии Ромы к себе, по сути, начать все заново… Нет уж. Но ничего не сказать — значит позволить его жене и дальше спать спокойно, довольной сделанным… Анжелика никак не могла разрешить эту дилемму. Если бы Рома спросил сам… спросил, как она себя чувствует, или как там ребенок внутри нее… Но он не спрашивал. Он задавал ничего не значащие вопросы — про погоду, про телевизионную программу на Новый Год — и она отвечала. Улыбаясь послушно, и сама спрашивала какую-то ерунду…
…и вздохнула с облегчением, когда он довез ее обратно к универсаму. Не спросил. Не надо ничего говорить, рассказывать, доказывать… ничего не надо.
В сущности, это была уже не ее жизнь.
— Ну, увидимся, — сказал Рома, прощаясь.
— Может быть, — кивнула Анжелика загадочно. — Не исключено. Никогда не говори «никогда».
И вдруг вспомнила, что у нее тоже есть для него подарок: такой же нелепый, как и тот медвежонок-липучка на холодильник. Это был крохотный брелок-фонарик в форме стеклянного барашка: Рома был Овном по знаку.
— У меня есть для тебя подарок, — сказала Анжелика, зажав барашка между ладоней, пряча; повернула, зажгла: Рома, заглянув в ее ладони, увидел маленький светящийся огонек.
Почему-то ей захотелось проститься по-хорошему. Она протянула Роме барашка, покачав фонарик на тонкой серебристой цепочке:
— Это ты. Вот так ты освещал мою жизнь, когда был в ней. Я возвращаю тебя — тебе.
И, так же небрежно, как и ключи, бросила барашка Роме на колени, поспешно выскочила из машины.
Вот и все, повторяла она себя, скоро шагая к подъезду своего нового дома. Все кончено — с Ромой.
Она почувствовала себя свободной — впервые за последние несколько месяцев. Свободной от выяснений, от скандалов, от проблем; свободной от мучительного чувства зависимости, зависимости от не принадлежавшего ей человека. Анжелике хотелось петь. Вот и все. Ничто больше не связывает ее с Ромой. Ничто не связывает ее с прошлым!
«Я умею прощать», — подумала Анжелика, не чувствуя уже никакой ненависти ни к Роме, ни к его жене. Простив их, она отпустила все и осталась свободной. И это вселенское чувство свободы, заполнив ее до краев, дарило возможность…
…возможность любить по-настоящему, без боли и злости. Любить Катеньку, любить маму, любить красавца Макса… Любить весь этот мир и себя, обязательно себя в нем…
Она была счастлива.
* * *
После Нового Года Катя встретилась с Олегом Петровым в его квартире. Все время, пока они ехали из института на Петроградскую, она жутко нервничала. В каждой встречной белой машине ей чудился «Опель» мужа. Олег же шутил и балагурил, рассказывал какие-то похабные анекдоты… «Это всего лишь плата за мое счастье», — думала Катя. Низкое зимнее солнце слепило глаза, когда она вышла из машины, и после этого яркого света, отраженного многократно витринами магазинов и снежными сугробами у поребриков, подъезд старого дома показался ей темным, как ночь — она буквально ослепла. Натыкаясь на стены, Катя поднялась вслед за Олегом по пропахшей кошками лестнице, и сердце стучало, как отбойный молоток, готовое выпрыгнуть из груди.
В квартире у Олега было тепло и прибрано, на вешалке Катя сразу заметила дорогую женскую дубленку, изящные красные сапожки на высоком каблуке стояли у двери.
— Жена будет в восемь вечера, — сказал Олег, поймав ее взгляд. — Мы управимся.
Он выдал ей большое желтое полотенце, махровое, мягкое; и в огромной ванной, отделанной зеркалами, Катя разрыдалась, глядя на свое нелепое отражение над мраморной полочкой, уставленной дорогой косметикой.
— Можешь там одеть халат розовый! — крикнул Олег из комнаты. — Он как раз тебе подойдет по размеру!
Катя долго стояла над ванной, вслушиваясь в шум льющейся воды. Сняла с крючка легкий, пушистый, невесомый халат. От него пахло чем-то неземным, сказочным, премьерно-глянцевым, журнальным — и сладким, несбыточным, недоступным. Она вышла к Олегу в своем дурацком шерстяном костюме — надеть это чужое розовое чудо было выше ее сил. Олег не удивился, улыбнулся только, полуобнял ее.
— Ну что? Раздеваемся? Я вот тут пока нам «мартини» налил. Если хочешь, сок принесу. Ты какой будешь — апельсиновый или яблочный?
Пока он расстегивал пуговицы на Катином костюме, стягивал с нее колготки и белье — умело, осторожно, — Катя не могла избавиться от противного липкого чувства брезгливости. Олег уже целовал ей грудь, спускался губами ниже… Внезапно Катя почувствовала странное тепло внизу живота — ощущение, сходное тому, которое возникало при просмотре Ромкиной порнографии. Она испуганно вздрогнула, пытаясь закрыться руками, защититься… но от властных поцелуев Олега вновь расслабилась, сил сопротивляться этому внезапному чувству не было… Противно и сладко… такого с ней никогда еще не случалось. Если бы сейчас Олег захотел прекратить все это, Катя, наверно, заставила бы его силой. Может быть, подобное и называлось страстью.
* * *
В начале марта, проезжая по Бухарестской, Роман увидел Анжелику — в районе Фрунзенского универсама. Она шла навстречу его «Опелю», высокая, в спортивной синей куртке, в вязаной шапочке с огромным помпоном, из-под которой выбивались упругие темные кудри. Роман остановил автомобиль, когда Анжелика поравнялась с ним, окликнул ее.
— Привет, — сказала Анжелика удивленно, наклоняясь к его «Опелю». — Что ты здесь делаешь?
Аналогичный вопрос Роман мог бы задать ей. Впрочем, кажется, она говорила, что живет здесь.
— Вот, в магазин заехал. Садись.
— Я тороплюсь, — сказала Анжелика.
Ему пришлось самому выйти из машины. Легкая, почти невесомая — теперь Роман мог разглядеть ее. Ни о какой беременности не шло и речи — иначе живот был бы уже заметен. Худая, с подтянутыми ляжками, нахально улыбающаяся — Анжелика была такой, какой он увидел ее впервые. Пушистый помпон величиной с Анжеликину голову, подросткового покроя курточка — она выглядела весьма забавно.
