«Да, – подумала Рут, – я действительно совершила ошибку, пойдя к тому доктору.
Я совершила ошибку, наглотавшись детского аспирина.
Я совершила все ошибки, какие только было возможно».
Той кошмарной ночью, сидя на крышке унитаза в ванной комнате, все в той же перепачканной ночной рубашке, Рут умоляла мистера и миссис Ван Дузен сказать ей, где Питер.
– Где Питер? Где? Я хочу видеть Питера.
– Рут, ты убила живое существо, – сказала вдруг миссис Ван Дузен с неожиданной яростью. Она наклонилась к Рут так, словно собиралась плюнуть ей в лицо, и Рут поняла, что здесь никто не забыл о том, что сделал ее отец, и о том, скольких людей он лишил жизни.
– Поверь мне, Рут, ты справишься. И однажды просто позабудешь все, что случилось, – донесся до нее голос доктора Ван Дузена откуда-то сзади. Ах да, они в студенческом общежитии. Но голос его был полон печали, и Рут знала, что он сам не верит тому, что говорит.
Позже, знакомясь с людьми, Рут говорила, что они с Питером встретились в колледже.
А иногда так:
– О, нас просто представили друг другу на каком-то случайном свидании.
И, пожалуй, ни то, ни другое заявление не было такой уж явной неправдой.
В декабре 1957 года Рут исполнилось двадцать два. Она училась на последнем курсе, у нее были друзья, а после выпуска она собиралась поехать в Нью-Йорк – надеялась найти работу в издательском бизнесе. Ее профильным предметом в колледже был английский, и Рут считала, что из нее выйдет вполне неплохой писатель.
В субботу днем – в том самом декабре – в дверь к ней кто-то постучал. Рут подняла голову от книги.
В комнату просунулась голова Салли Карлайл, соседки по общежитию.
– Рут, ты не хочешь пойти с нами на двойное свидание? – спросила она. – Двое ребят, они в Гарварде учатся, а один – из моего городка, мы с ним давно дружим, приедут сегодня из Кембриджа. Я им сказала, что нашла девчонку, и мы сможем вчетвером пойти повеселиться.
Рут посмотрела в окно. Почти ничего не было видно – густо сыпал снег, слепляясь пышными хлопьями. Конечно, услышав про Гарвард, она первым делом подумала о Питере. Но Питер никогда не отправился бы в Нортхэмптон на свидание вслепую. Уж точно не после того, что было между ними.
Она не видела его после той ночи, когда он сидел на краешке ее кровати там, в доме Мэри Хили, сжав голову руками.
– Такой снег, – ответила она Салли, откладывая карандаш и томик Горация с «Искусством поэзии». Она потянулась через кровать и коснулась пальцем холодного оконного стекла. Всякий раз, стоило ей подумать о Питере, в душе ее поднималась буря. Она скучает по нему. Но не может его простить. Она любит его. И ненавидит. – Не приедут они в такой снег.
– Да вовсе и не такой уж снег, просто снежок летит, – запротестовала Салли. – К тому же они уже выехали. Ну давай же, Рут! Повеселимся! Ну не будь такой тихоней!
Рут растерянно смотрела в окно. Годы, прожитые ею до поступления в колледж, порой казались такими далекими, словно все, что происходило тогда, происходило не с ней, а с кем-то другим. Столько нитей в те годы оказались оборваны, столько тропинок подошли к концу – сначала ее странная, печальная жизнь с отцом и судьба отца, потом ее роман с Питером, ужасный аборт…
Иногда Рут действительно казалось, что все это не имеет к ней отношения, все эти чужие далекие события. Она сочинила другую историю на замену: будто ее родители, Карл и Анита, погибли в автокатастрофе – в конце концов, какая разница, одна трагедия или другая. И теперь, когда кто-нибудь спрашивал ее о родителях, она даже с некоторым облегчением рассказывала историю Карла и Аниты. Если же доверчивые слушатели пускали слезу, узнав о трагической гибели «родителей», у Рут начинало ныть сердце – ныть взаправду, по той настоящей истории одиночества, которая оставалась с нею и не могла вылиться наружу.
Никому, никому не нужна ее настоящая история – Рут была в этом убеждена.
Она обернулась к Салли, нетерпеливо перетаптывавшейся на пороге.
Снег с шорохом сыпал по оконному стеклу, ложился на голые ветки деревьев, траву, мокрый темный асфальт.
Салли умоляюще стиснула руки.
– Ну пойми, я же пообещала им, что приведу еще девчонку!
Рут продолжала смотреть, как снежные хлопья мягко кружатся в молочных сумерках – начинало вечереть. Ей надо еще привести себя в порядок, причесаться. И к занятиям подготовиться. Не хочется ей ни на какое свидание.
– Да кто хоть он такой? – спросила она. – Тот, другой парень.
Салли ответила, что не знает его имени.
– Но я уверена, что он хороший парень. И уж точно умный! Иначе не оказался бы в Гарварде.
Ну что ж, в мире есть и другие мужчины, помимо Питера Ван Дузена, подумала Рут. За то время, что она училась в колледже, она несколько раз ходила на свидания, но это оказывались лишь мимолетные встречи. Но ведь должен же где-то быть на свете человек, которому она сможет рассказать всю правду о своем прошлом, который захотел бы узнать ее настоящую, кто-то, кого она полюбит и кто полюбит ее.
– Ну хорошо, – ответила она наконец Салли. – Только мне нечего надеть, надо что-то найти.
Она попросила шифоновое платье цвета шампань у Барбары, соседки Салли по комнате. Понимала, что не очень-то оно сочетается с ее рыжими волосами и что надо будет немного выпустить подол, а от этого на ткани все равно останется заметный рубец – но ничего не поделаешь, придется смириться и идти как есть, думала она, разглядывая себя в зеркале в комнате девчонок. Денег на одежду у нее не было. На те деньги, что положил ей на счет доктор Ван Дузен, она купила только книг на самый первый семестр и больше не прикасалась к ним – боялась, что после выпуска они ей потребуются больше.
Чтобы не тратить деньги со счета, она устроилась подрабатывать в библиотеку и в музей. Шила костюмы для театрального отделения – шить научила ее Мэри Хили. Другие девушки, зная, что у Рут никого нет, никаких родных, время от времени делились с ней одеждой – отдавали ей слегка поношенные пальто, туфли, блузки, уверяя, что они им как-то не идут, зато прекрасно будут сидеть на ней. Подобные жесты очень смущали Рут, но она принимала дары, когда чувствовала, что своим отказом лишь обидит человека. Людям хотелось проявить доброту.
За несколько минут перед тем, как мальчики должны были приехать, она перекусила нитку и встряхнула складки на платье. Надела его. Изогнувшись, застегнула молнию на спине. Осторожно, чтобы не рассыпать старательно пущенную волну, провела щеткой по волосам. Чуть пригнулась к зеркалу, чтобы получше рассмотреть лицо. Накрасила губы, легонько коснулась носа пуховкой.
Она не будет думать о Питере Ван Дузене. Не будет.
