— Еще одно, Кендра, прежде чем мы закончим. Я хотел сказать тебе, что вчера встретил Боба Уоррена в банке.
— Прекрасно. Но мне…
— Он очень интересовался тем, что ты сейчас делаешь, — Керк заговорил поспешно, явно опасаясь, что Кендра не станет слушать. — Ну, не скажу, чтобы он выражал сожаление или извинялся, однако по всему видно, что ему хотелось бы вернуть тебя. Ты вполне могла бы получить вновь свое место, если бы вернулась в ближайшее время и зашла к нему.
— Он уже дал в газете объявление о найме нового служащего в свое агентство, — добавила Кристен. — Очень жаль, если ты упустишь работу, когда ему подвернется подходящий человек. Хорошие места на дороге не валяются, Кендра.
— Ты мне это уже говорила, ма. По меньшей мере, сто раз!
— Боб сам сказал мне, что еще никого не нашел на твое место и что тебя будет трудно заменить, — добавил Керк. — Думаю, он возьмет тебя, Кендра. Я почти уверен в этом.
— Очень хорошо.
— Значит, ты сократишь отпуск и вернешься домой?
— Никогда в жизни, па.
На лице ее появилась победная и очень женская улыбка.
— Лучшее время моего отпуска только наступает, и я намерена насладиться им сполна. Но мне приятно слышать, что этот слизняк Боб Уоррен начал вилять и что ему трудно найти подходящего человека на мое место.
— Кендра, не понимаю, что с тобой произошло, только вижу, что голова у тебя забита совсем не тем, чем надо. Ты витаешь в облаках, — сказала Кристен.
— Вернись домой, Кендра, — умоляюще произнес Керк. — Устройся на прежнюю работу или найди другую. Тебе привалило счастье, но деньгами надо распорядиться разумно, вложить в надежное дело. Вернись к нормальной жизни, прошу тебя.
Она вздохнула. Те же самые доводы, что и прежде. Судя по всему, ей не добиться понимания у родителей. Вовсе она не изменилась, как они утверждают… в любом случае, не изменилась к худшему! Обстоятельства действительно изменились — благодаря полученным от Буркелей деньгам. Но не она сама. По крайней мере, в этом она сама не сомневалась.
— Мне не хочется спорить с тобой, па, и с тобой, ма. Я очень люблю вас обоих…
— Мы тоже любим тебя, дорогая, — сказала Кристен. — Вернись домой. Мы все обдумаем, все обсудим…
— Через месяц, мама! — ответила Кендра, и тон ее стал жестким. — Я вернусь домой через месяц. И тогда мы поговорим.
— Какой удивительный аромат, — сказала Кендра, одобрительно принюхиваясь.
Они находились в библиотеке. За последние дни ей вполне удалось обжиться на вилле и приспособиться к заведенному порядку. Нынешнее утро целиком ушло на осмотр внутренних помещений, и гидом ее была экономка, мадам Дюшен.
— Это запах сандалового дерева, — с гордостью произнесла мадам Дюшен, погладив стенную панель между книжными полками, занимавшими все пространство от пола до потолка. — Один из предков Буркелей прислал его для отделки библиотеки из своего поместья в Индокитае.
Кендра обратила внимание на средневековые рукописи с цветными миниатюрами — толстые, фолианты лежали раскрытыми на специальных пюпитрах. Хотя она уже почти перестала удивляться, но тут невольно поразилась богатству Буркелей.
В музыкальной комнате стоял большой концертный рояль, помимо него, имелись еще клавикорды, виолончель, флейта и — в витрине под стеклом — великолепная скрипка работы Страдивари.
— Семья собирает музыкальные инструменты? — осведомилась Кендра.
— Нет. Скрипка принадлежала Люсьену Буркелю. Он немножко занимался музыкой.
— Вероятно, он был не просто любителем, если играл на скрипке Страдивари, — сказала Кендра. — Я хорошо знаю известных скрипачей, но что-то не припомню среди них имени Люсьена Буркеля.
Мадам Дюшен добродушно рассмеялась. Замечание Кендры ничуть не обидело ее.
— Господин Люсьен умер в 1740 году, мадемуазель. Скрипку для него заказали, но в те времена инструмент стоил значительно меньше, чем теперь.
Кендра застенчиво улыбнулась:
— Понятно.
— Пойдемте. Я покажу вам комнату для трофеев.
Кендра последовала за экономкой, ожидая увидеть множество кубков и медалей за спортивные достижения — ибо Буркели добивались феноменальных успехов в любом деле, за которое брались.
Мадам Дюшен толкнула массивную дверь.
В комнате находились огромные слоновьи бивни, шкуры зебр и антилоп, ритуальные маски различных племен, бронзовые блюда с чеканкой, а также чучела животных — львов, гепардов, газелей и даже огромного жирафа. Все эти трофеи были молчаливым свидетельством пребывания Буркелей во французских колониях Африки.
— Замечательно, — пролепетала Кендра, испуганно озираясь вокруг.
Эта комната привела ее в трепет.
— Когда господин Лоран был маленьким, он любил забираться верхом на льва. Однажды его поймали за этим занятием… Знаете, какую трепку он получил? О-ла-ла!
— Какой… какой храбрый мальчик, — пробормотала Кендра, потихоньку пятясь к дверям.
— Да. Он пошел в мать. Мадам Лилиана застрелила льва во время свадебного путешествия с месье Жан-Мишелем.
— Как… как романтично.
Мадам Дюшен показала ей затем винный погреб, часовню и кухню, где можно было наготовить еды примерно на сотню человек. Кендра подумала, что, учитывая размеры парадной столовой, такре, вероятно, случалось не раз. Стол вишневого дерева имел в длину примерно двадцать футов.
— Для больших обедов, когда собирается много народу, есть еще три таких же стола, — пояснила мадам Дюшен. — Для настоящих же званых обедов выставляются двенадцать круглых столов в стиле «ампир» и сервиз из севрского фарфора, заказанный для Кристианы Буркель.
— Да, это красиво, — пробормотала Кендра.
Кристиана Буркель, без всякого сомнения, также сумела вовремя оценить потенциальную стоимость фарфора, ставшего теперь синонимом роскошного образа жизни.
— Ах, какое это было тяжелое время, — вздохнула мадам Дюшен и перекрестилась. — Бедняжка! Такой печальный конец!
— Французская революция? — спросила Кендра, сочтя бурные события той эпохи наиболее вероятным объяснением грустной судьбы Кристианы.
— Нет, Алжир. В машину подложили взрывчатку. Кристиана и ее муж погибли. Она была единственной дочерью месье Жан-Мишеля и вышла замуж всего за полгода до этого. Фарфоровый сервиз был заказан для ее свадьбы.
Кендра сглотнула слюну. Значит, Буркелям тоже приходилось переживать трагедии.
— А теперь пойдемте сюда — если вам не наскучило.
Мадам Дюшен распахнула двери из слоновой кости с золотой инкрустацией, которые вели в огромную бальную залу с четырьмя хрустальными люстрами на потолке, украшенном тяжелой лепниной.
