— Мне показалось, Саша расстроилась, что не поймала букет невесты, — брат устраивается рядом так, будто впереди нас ожидает долгий и трудный разговор.
— Тебе показалось, — фыркаю я.
Ищу глазами Сашу, но нигде не вижу ее.
— У вас все нормально? — допытывается брат.
Они сговорились что ли?
— Шел бы ты разбираться в своих отношениях, — киваю в сторону его супруги, — а то Кристинка, вон, ревет и баранье ребро облизывает, — ухмыляюсь.
— Это еще ничего, — вздыхает брат, — позавчера мы полдня ходили вдоль дороги, где укладывали новый асфальт.
— Зачем? — удивляюсь я.
— Нюхали, — обреченно выдыхает Данила, — оказывается от этого запаха у Кристины прекращается изжога.
Меня передергивает, когда представляю себе всю картину, вплоть до изжоги. Это со всеми беременными так? Если да, то какого хрена мужикам не дают декретный отпуск? Это же сколько терпения нужно иметь, чтобы не сорваться и не начать просить Бога вернуть всё назад, до первичных настроек по умолчанию. На миг задумываюсь о том, как бы вела себя моя Ведьма во время беременности? Тоже гоняла бы меня среди ночи за мелом и трын-травой?
Наши с братом взгляды пересекаются и после недолгой паузы, начинаем ржать!
Брат. Теперь в моем лексиконе и телефонной книжке есть такое слово. Никогда бы раньше не подумал, что мы можем о чем-то разговаривать и смеяться над общими шутками. Нет, мы не стали с братом «кровь за кровь» и всё такое, но мы определённо стали близки. Во многом благодаря Саше. Это она так тонко и филигранно сводила нас лбами. Она-стала нашим связующим звеном: шустро вошла в доверие к Крис и за нашими спинами эти две партизанки устраивали нам с братом засады.
Я совершенно по-новому смотрю на Даню. Я не имел права винить брата в своих несчастьях, ведь, по сути, он такой же заложник обстоятельств, как и я. Ему тоже выбрали его роль, взращивали ее, подкармливали и поливали, ежедневно уверяя его в собственной превосходности и величия. Быть может, если бы с детства мы получали одинаковые количество любви и заботы, в нас бы не родились чувства соперничества, превосходства и эгоизма. Нельзя делить материнскую любовь на достойного и недостойного. Нельзя выбирать между двух, всегда-только двоих. Когда ты утопаешь в безмерной заботе и восхвалении, ты начинаешь смотреть на мир через призму высокомерия. Ты готов всеми способами и средствами подкармливать свое эгоистичное я, превращаясь в тщеславную сволочь. А когда всё свое детство ты борешься за частичку внимания и тепла, а получаешь при этом поджопник, то накопленные годами обида, чувство несправедливости, зависть, детская наивность и ревность впоследствии перерастают в злобу и ненависть. И тогда именно они становятся энергетическим топливом, способствующим твоему бесполезному существованию.
Мы с братом только в начале пути к друг другу, но я уже чувствую его родное братское плечо.
Кстати, Данила занимается оздоровительным плаванием в моем Комплексе, я лично инструктирую его. И могу с полной уверенностью сказать, что брат за последнее время неплохо набрал в весе, подтянулся, стал шире в плечах. Медленно, но его ноги обретают утерянную чувствительность, он уже может недолго стоять с опорой. Пока полностью отказаться от коляски не получается, но я уверен, что в ближайшем будущем мы увидим практически здорового Даню. К тому же, у него скоро родится пацан, с которым в футбол гонять нужно будет, так что тут без вариантов — только вставать на ноги.
— Вы когда собираетесь? Уже решили? — Данила наливает в свободный чистый стакан воду без газа и смотрит на танцпол, где Кристинка, придерживая свой бегемотский живот, пытается танцевать, вращая талией, которой нет. Она машет Даниле, призывно зазывая его.
— Куда? — уточняю, — ну летом хотел свозить своих к морю, а там, как получится, — пожимаю плечами и тоже делаю глоток воды.
— Да я не об этом. Жениться когда собираетесь? — у меня вода идет носом, и я начинаю кашлять. Брат неласково постукивает меня по спине, отчего начинаю давиться еще сильнее.
— Да у нас и так всё хорошо, — фыркаю я и хватаю бумажные салфетки, обтирая лицо и брюки. — Я не пойму, вы сговорились с Сашкой? Одна что-то пытается мне сигнализировать, другой заладил с женитьбой. Вы о чем-то говорили? Что я должен знать?
— Брат, иногда, на правах старшего брата мне хочется дать тебе подзатыльник, чтобы вставить мозги. Ты — полный осел, раз не замечаешь очевидного, — брат выворачивает коляску и намеревается отправиться к жене, когда оборачивается и смотрит в глаза:
— Ей нужна уверенность в своём мужчине, в завтрашнем дне, понимаешь? А уверенной она себя почувствует тогда, когда на ее пальчике будет сиять колечко с камушком, — деловито вещает Данила.
Скептически смотрю на брата и не верю, что мы — родственники. И где он этого ванильного дерьма понабрался?
— Не смотри на меня так, — усмехается Данила. — Это Кристинкины слова.
Понятно. Я уж было хотел отречься от него.
Неужели моя Сашка обиделась из-за какой-то свадьбы? Мы никогда не заводили об этом разговор. Ну хорошо же живем, че. Без штампа в паспорте. Что он изменит?
Уверенность в своем мужчине, в завтрашнем дне…
Так она, получается, не уверена?
Она носки мои носит — я молчу, в футболках моих спит- тоже не возникаю, я стричь ей себя позволяю и кабинет в Комплексе выделил больше своего, а она еще сомневается?
Выхожу из-за стола с целью найти где-то застрявшую засранку. Рыщу по залу глазами, но спотыкаюсь о чужие лица.
Узнаю у персонала, где находятся туалетные комнаты и направляюсь туда.
В пустом коридоре две одинаковых двери с табличками WС. Дергаю ручку, когда одновременно со мной с внутренней стороны двери кто-то толкает ее на меня.
— Максим? — Саша пугается и поднимает на меня покрасневшие глаза. В их уголках слегка потекла тушь, и нос подозрительно шмыгает. Ревела, балда.
— Ага, — озираюсь по сторонам и убедившись, что за нами никто не подглядывает, вталкиваю девушку обратно, — ты долго что-то.
— Что ты делаешь? — округляет заплаканные глазки и следит за тем, как проворачиваю замок.
— Соскучился, — и это правда.
Надвигаюсь словно голодный тигр, загоняя бедняжку в капкан. Саша прижимается поясницей к столешнице и наблюдает, как я буквально раздеваю ее глазами. Сейчас буду тебя успокаивать, малышка, долго и горячо, всё, как ты любишь. Подхожу ближе, опуская руки по обе от нее стороны, заключая в кольцо. Моя Ведьма вздергивает подбородок и провоцирующе смотрит на мои губы. Дразнит, мерзавка. Значит тоже в игре.
Хочу ее поцеловать, но неожиданно получаю смачный укус в подбородок. Эй!
Потом мне прилетает под ребра кулачком.
Че за дела?
И напоследок рыжая заноза обхватывает мои яйца в кулак и нехило так сжимает.
— За что? — воплю я, сжимаю поверх ее ладошки свою руку, пытаясь отодрать, но Веснушка вцепилась клещами.
— Не отпущу, пока не сделаешь мне предложение. Считаю до трех. Раз, — Веснушка сжимает крепче, а у меня искры из глаз, кажется, сыпятся, — двааа…
Блть, да что там сказать-то надо? Я сейчас готов пообещать что угодно и подписать любые бумаги, только пусть прекратит эту невыносимую пытку.
— Ты выйдешь за меня замужжж? Ааа, черт, — шиплю я, практически сгибаясь, словно мне дали под дых.
— Боже, Филатов, из твоих уст, даже предложение о замужестве выглядит так, будто тебя сейчас стошнит, — прищуривается, а потом расплываясь в широкой улыбке, отпускает мои посиневшие яйца и запрыгивает на меня сверху, обвивая вокруг живота ногами, — но я все равно согласна! — А меня реально сейчас стошнит. От боли.
Облегченно глубоко выдыхаю: то ли от того, что моя мошонка на свободе, то ли от того, что она сказала «да». Не знаю. Не понял пока.
Сашка одаривает мое лицо россыпью мелких поцелуев, и я уже полностью готов закрепить свое предложение конкретной печатью, как в дверь начинают ломиться и дергать ручку. Да е-мое…
Смотрю на себя в зеркало, тот еще видок: в области паха заметный бугор, на подбородке красуется красный след от укуса, рожа такая недовольная, что самому себе втащить хочется. А Сашка сияет. Одергивает платье, поправляет прическу, при этом бессовестно улыбаясь.
