меня, знаешь ли, тоже получилось суперское свидание. Лучше не бывает. Так что, кто больше развлекся еще можно поспорить.
Усмешка смывается с его лица в один момент. Кое-кто обломался.
Так мне только показалось…
– Ну-у надо же как тебе повезло с распрекрасным парнем. Он большой знаток девицам угождать, – задевает специально, и не думая останавливаться, – Сама знаешь, у меня программа попроще. Куда уж нам до мастеров пиара. По театрам не ходим. Способны лишь, выпить, поболтать, поцеловаться…
Пипец! Сегодня у меня только поцелуйная точка сорвалась. Так, что ли?
Ну и пусть. Кроме меня и Генри никто не знает.
– Думаешь, мы после театра и ресторана не успели поцеловаться в машине? Успели еще и как! – выпаливаю с горяча, вру и не краснею.
– Понравилось?! – спрашивает одним словом, но его дикий прищуренный взгляд мне уже кричит:
«Ника, пора сматываться».
Стоп. Стоп. Хочет узнать. Да, пожалуйста. Чего мне стыдиться-то? Не с первым встречным в машине время проводила.
– Конечно, что ж тут может не понравиться. Приятно очень… ммм, – слегка дразню в отместку, и разворачиваюсь уходить.
Пусть думает, что хочет!
Остается всего пара шагов до спальни. И происходит то, чего никак не ожидала. Дан догоняет меня, хватая за плечи. Я пугаюсь.
– Отпусти! – отталкиваю со всей силы.
Ну что на него нашло?
Хочу сбежать за штору, куда угодно, лишь бы подальше. Зря я дразнила, жалею с опозданием. В гневе Дан сам не похож на себя, на того, к кому уже привыкла, доверяла и считала почти братом. Напряжение сквозит в каждой окаменелой черте его лица, раздувающихся ноздрях и поджатых губах в тонкую линию. Так сильно он никогда еще не злился.
Вырываюсь из его рук, но не успеваю и шагу ступить, снова попадая в крепкие тиски. Дан плотно прижимает к двери, нависая всем телом. И не думает отпускать. Продолжаю требовать, ругаться, он словно не слышит.
Мокрые брюки липнут к моим бедрам, а платье после дождя соприкасается с наполовину расстегнутой мужской рубашкой. Непроизвольно выгибаюсь струной, но дальше прохладной створки двери не отдалиться от бешенства недобратца.
– Я хочу знать насколько тебе было с ним приятно, – отчетливо выплевывая фразы произносит мне в самые губы.
И под возмущенный вскрик закрывает мой рот поцелуем. Грубо. Жестко. Против воли. Совсем не так как у фонтана. Оставляя легкие прикусы, он будто хочет наказать, показать свою власть надо мной. И я просто задыхаюсь от напора, открываясь для вторжения языка, заполняющего меня резкими толчками.
Его руки с моих плеч перетекают ниже. Через тонкую ткань чувствую каждое движение пальцев. Дрожь от страха и обжигающих волн – все смешалось, закрутилось, понеслось. И когда он ладонями накрывает мою грудь, сама не замечаю, как цепляюсь за шею близкого и… совсем незнакомого захватчика.
Бой в голове сбивается под частым стуком сердца. Кружится в голове и наваждение меня затягивает в омут. Теряется связь, зачем мы здесь стоим и почему, взрываясь в неподвластное желание. Хочу еще! Под мой сорванный стон, я слышу его прерывистый выдох. Сама не даю разорвать нашу связь, отвечая ему с той же жаждой, снова и снова сплетаясь языками, губами, руками, частым дыханием.
Наш поцелуй нельзя назвать точкой, и даже запятой. Восклицательные знаки, многоточия и волны, волны, которые пронизывают тугими струями низ живота, заставляя тереться, изгибаться, стонать. Желать продолжения. С покорностью встречать блуждание пальцев под платьем, и вскрикнуть от нажима на вершинки груди.
Слишком остром, сложно терпеть, и еще труднее остановиться.
– Дан, Дан, Дан, – не смея просить в открытую того, чего сама же боюсь, шепчу его имя.
Он поймет, он знает, он чувствует меня как никто.
Я все еще вишу на нем, когда Дан медленно и тяжело дыша отстраняется. Взгляд все так же прищурен. Черные как уголь глаза сверкают в тусклом полумраке диким огнем. Он поправляет на мне одежду, не удерживая ничем. Только уже не сбегаю. Смотреть стыдно, бекон я жарю, но лицо отдыхает по сравнению с пожаром «внизу», ноги до сих пор дрожат, и сердце трепыхается под платьем.
– Тебе с ним так же было? – от неуемных впечатлений плохо соображаю, о чем речь. С кем? Когда? Такое ведь произошло впервые. Объяснение не заставляет себя долго ждать: – Поцелуй с Генкой тебя тоже настолько распылил? Или получилось зайти дальше? Попробовать с пре…
Тыдыщ… Не дослушиваю. Бью наотмашь звонкую пощечину по лицу, к которому минуту назад прижималась, вдыхала один воздух на двоих, и хотела раствориться.
– Генри тебя в миллион пикселей лучше во всем! – выкрикиваю наглому недобратцу и влетаю в свою комнату.
Пусть только войдет, и я за себя не ручаюсь. Хватаю вазу со стола. Под звук удаляющихся шагов, ставлю обратно на место.
Вот же гад! Озабоченный деспот. Грубиян каких свет не видывал. И я тоже недалеко ушла, чуть сама не разделась и не запрыгнула на него сверху.
После фонтана смогла себя обнажить, что так и надо, так и происходит. Ну не могу же я гореть от поцелуев с любым? С Генри так вообще буду скорей переживать, чтобы выглядеть красиво и пристойно, чем проживать бушующую бурю, которую способен вызвать тот, кого и видеть больше не хочу.
Хватит уже думать телом и листать свое прошлое, копаться в ощущениях. Мои мозги, они же пиксели, настроены на серьезную волну.
А кто у нас самый подходящий на серьезную роль в моей жизни?
Думать вообще не надо.
Будто увидев меня на расстоянии «серьезность» дает о себе знать.
«Как твои дела, Ника? Я уже дома и вспоминаю о тебе».
Читаю сообщение, смахивая слезы обиды.
Ты не один, Генри.
Знал бы ты причину, по которой тебя здесь вспоминали…
Глава 37
Дан
Нервно расшатываю чашку с кофе, выплескивая коричневую жидкость на белую скатерть. Что тут нормально объяснять, если о нормальности речи не шло изначально.
– Ничем Генку не проймешь, – продолжаю
