то, чтобы увидеть кольцо, но не на реакцию.
– Замуж за меня пойдешь! – заявил с нажимом, аккуратно, но быстро натягивая золотой ободок на ее изящный пальчик, где ему теперь место навсегда.
– Уверен?
– А куда ж ты денешься!
– А подумать?
– Я подумал. А ты тоже думай. Если сможешь, – коварно усмехнулся я, возвращая ей ее беспощадность и практически упав на колени. Под шокированное «ох!» закинул ее ногу себе на плечо, стремительно утыкаясь во влажные темно-рыжие завитки лицом. – Готов даже выслушать весь процесс твоих умозаключений, и не стесняйся быть погромче, детка!
– Ке…ви-и-ин! – начала с возмущенного крика и закончила пораженческим стоном моя взрывоопасная невеста, повинуясь бесстыдным нападкам моего языка и губ.
Да, факт свершился! Прямо сейчас без малейших стеснений и скромности я вкушаю сладость и трепет моей невесты, соответственно, будущей жены. И от них, так же, как и от осознания неминуемости нашего очень, надеюсь, скорого бракосочетания, меня уносит так, что хрен понимаю, где я нахожусь в пространстве.
– Я же говорить не могу!
От легкого давления моих зубов она взвилась на цыпочки, вдавливая вторую ногу пяткой между моих лопаток и впиваясь ногтями в кожу головы, и я, давясь шипением, вынужден был сжать член у основания, чтобы не кончить сразу же. Терпение, засранец ты одноглазый. Только терпеливым доступна благодать, и у нас она совсем близко. Вот только где же взять ту фантастическую суперсилу, что удержит на краю и не даст улететь ?
От ее отзывчивости на каждое мое касание, от мускусно-сладкого вкуса, что мне дарила щедро, от охерительного вида снизу на ее умопомрачительные груди с заострившимися, умоляющими о моем рте сосками, на приоткрывшиеся в тяжелом дыхании налитые губы, которые никогда не будут достаточно исцелованны или нежеланны мне. Но больше всего от затуманенного взгляда любимых глаз, что проливали на меня, как благодатным ливнем, не одну только страсть, но и любовь. Вот так она и выглядит. И теперь, когда я знаю, видел, во веки веков ни с чем не спутаю и не потеряю.
– А много и не надо. Просто «Да!» – пробормотал я, впиваясь с еще большей жадностью в нежную плоть, требуя ее оргазм. Они мне теперь так же необходимы для нормальной жизни, как воздух и пища.
– Нет-нет-нет! – замотала головой Мари и захлопала ладошкой по кафельной стене, к которой была прижата, а у меня все похолодело. – Такое только глаза в глаза. Иди ко мне, малыш мой.
Малыш… Я… Ее…
Исцеловал трепещущий живот по пути наверх, тиская ягодицы. Сжал груди, свел их, утыкаясь лицом, не в состоянии сдержать заклокотавшего в горле довольного ворчания. Облизал доверчиво открытую и подставленную мои ласкам шею и проследил губами мягкую линию вздернутого подбородка. Вот тот момент, когда мужик способен стать истово верующим! Потому что только божественная сила смогла бы собрать столько совершенства в одном конкретном человеке и одарить этим меня, недостойного и пропащего!
Мари обхватила мои кое-как побритые щеки ладонями, заставляя смотреть в ее глаза.
– Кевин Доэрти, я согласна. – И хоть голосок ее подрагивал, но сроду я не слыхал ничего сказанного более твердо. – Беру тебя себе для всего, без условий и оговорок, беру, чтобы любить тебя и гордиться тобой.
Мои колени опять чуть не подогнулись от ее последних слов, и вдруг все внутри с оглушительным треском и вспышкой мгновенной боли встало окончательно по своим местам. Словно все мои сломанные и нерабочие детали исправились и пришли в идеальный порядок. И пропади пропадом мое косноязычие, что не даст мне сию же секунду выразить все это, но когда-нибудь я смогу сказать.
А сейчас лишь:
– Спасибо, детка, – прошептал я, вжимаясь в ее сердцевину гудящим от напряжения членом, скользя хаотично, еще не находя желанного входа в жар, но бесконечно наслаждаясь и этим. – Спасибо.
– Кеви-и-ин! Сейчас, малыш, сейчас! – сладко захныкала Мари, ерзая, зажатая между мной и стеной, и, вогнав ногти в затылок, столкнула с силой наши рты.
Матерь Божья, как же она всегда меня целовала! Нежность до головокружения и агрессия ежесекундного смертельного голода в каждом волнообразном движении языка, губ, зубов. Как если бы она боялась погибнуть, разорвав этот контакт. Боялась так же, как и я отныне.
Не в состоянии больше быть нигде, кроме как в ней, я направил себя во влажную тесноту ее тела и пил, пил ее долгий гортанный стон, погружаясь нарочно медленно. Не отступая, не раскачиваясь, или реально бы облажался, кончил не начав, потому что и того, как Мари принимала меня в себе, было почти через край. Безумные ощущения, уничтожающие всю выдержку и сносящие начисто крышу. Эти множественные сокращения ее внутренних мышц, которые словно выцеловывали мой член, приветствуя его как обожаемого гостя, почти добивали меня, как будто самого влажного жара тугой плоти было недостаточно для выноса мозга.
Первое отступление, и снова назад, уже до предела, и мои яйца, сердце, разум в огне. Огне, что я приветствую, в нем хочу сгореть живьем миллион раз, вот только и держу в голове, что Мари должна быть первой.
– Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, – срывается она на неразборчивую мольбу, вгоняя ногти сильнее в мой затылок, а пятки обнимающих меня кольцом ног в поясницу. – Ну же, Кевин.
И да, вот теперь пора! Сорвавшись, я отпустил себя и, уткнувшись лицом в изгиб ее шеи, вколачивался в свою женщину, задыхаясь и в один миг раскалившись до температуры чертова солнца. И сорвался в оргазм, хрипя как при смерти, что люблю ее, едва уловил ее первые спазмы.
Охренительно! Окончательно, блядь! И все заново. С днем, мать его, второго рождения, счастливейший ты засранец, Кевин Доэрти!
Вам случалось в одночасье открыть глаза и осознать себя счастливой? Именно счастливой. Безошибочно, несомненно. Не просто с радостью от солнечного дня или от предвкушения какого-нибудь события, нетерпения совершить нечто необыкновенное?
А просто безмерно и безнадежно счастливой. И не важно, что за окном пасмурно и снегопад сплошной стеной. Что все тело ломит, как после изнурительного физического труда, а в самом интимном месте ощущается легкий дискомфорт – свидетельство полнейшего безумия и игнорирования самого понятия воздержания как такового. Имеет значение только то, что я очнулась, окруженная жаркими объятиями Кевина, обернутая, как в нежнейшее одеяло, в его собственный и наш общий головокружительный аромат. Изгиб моей шеи щекотало его дыхание, ладонь расположилась в застывшем жесте собственника на животе, в поясницу упиралось доказательство того, что он продолжает желать меня даже в полудреме. Может ли быть что-то еще
