Небо начинает давить на меня, заставляя невольно сгорбиться от его тяжести. Глаза застилает пеленой. Обрывки воспоминаний стрелой врезаются в память и распространяются подобно зловредным микробам. Задумавшись, я представляю себе образ Бобби, медленно приближающуюся ко мне под лучами света.
— Не верю своим глазам! Как ты здесь оказался? — спросила она с ослепительной улыбкой на губах и с излишним удивлением, отчего мне даже показалось, что вопрос был задан не мне.
Я огляделся по сторонам. Не увидев никого в коридоре, развел руками.
— Маленькая неосторожность, — ответил я небрежно.
Девушка закусила губу, долго рассматривая меня с ног до головы. Положив подбородок на рукоять своего костыля, она обратила внимание на под ноль бритую часть моей головы, но даже не испугалась, когда увидела омерзительные рубцы на ней.
— А это что?
Я машинально дотронулся до шрамов и протяжно хмыкнул, словно забыл о том, что забывать мне больше нечего.
— А это мне освобождали место под новую память. Старая пришла в негодность.
Девушка ахнула в изумлении.
— Ты ничего не помнишь?
— Ничего.
— Совсем? — не унималась она, проявляя любопытство.
— Совсем, — повторил я.
— А прогнозы какие?
Я глубоко втянул в себя воздух с примесью сладковатого аромата, исходящего от девушки, и глянул на улицу, где за окном начал моросить дождь.
— Временами дожди и грозы, возможны осадки в виде смутных воспоминаний, — сморозив чепуху, вернул взгляд на нее и увидел, как она протягивает мне свою ладонь.
— Меня зовут Бобби, а тебя?
— Хотелось бы придумать что-то необычное под стать ситуации, но мне говорят, что меня зовут Владислав, — произнес я имя по слогам, чтобы ей легче было запомнить его, и слегка сжал ее мягкую ладонь.
— Влад, — проронила она вслух красиво и нежно, и с момента своего второго дня рождения я впервые позволил себе улыбнуться.
Нет... Не может этого быть...
Вот кому было в угоду мое состояние, но зачем? Какой в этом смысл?
— Но каково же было мое удивление увидеть ту самую Бобби в том же центре, где проходил лечение ты, — продолжает отец, и тогда образ Бобби рассеивается. — Я навел кое-какие справки об этой девушке. Она в самом деле попала в аварию, ваша встреча была чистой воды случайностью, но все, что она рассказывала тебе о себе, было слегка искажено. В детстве она действительно обучалась в балетной школе. Ввиду своей уникальной внешности ей даже пророчили большую сцену, но жажда быстрой славы и легких денег поставила под удар ее будущую карьеру. Она и впрямь достаточно быстро прославилась в нашем городе, но далеко не за счет балета. В пятнадцать лет Роберта ушла в стриптиз. В пятнадцать! Ты можешь себе это представить?
Отец всплескивает руками от негодования, как будто он сам впервые это слышит.
А я... Я глубоко поражен...
— Но это только начало ее пути. Дальше последовала кокаиновая зависимость и переквалификация из стриптизершы в проституки. Дурная слава следовала за ней по пятам, и ее нисколько это не смущало, но, когда родители узнали о том, какими делами промышляет их единственная дочь, они поставили ей ультиматум — или прохождение лечения от наркозависимости, или с глаз долой из сердца вон. Думаю, ты понимаешь, что она выбрала. В Нью-Йорке она хоть и начала жизнь с чистого листа, но ее прошлое далеко не такое радужное, каким она тебе его описывала.
Крыша едет.
Я решаю, что сидя на земле, до меня быстрее дойдет смысл того, что сказал мне отец.
Спиной откидываюсь на колесо внедорожника, вытягиваю ноги, а затем, смотря в одну точку, напрочь утрачиваю способность двигаться, слышать и даже мыслить логически.
Мысли если и посещают меня, то все они настолько сбивчивые, что дезориентируют меня.
Бобби пять лет была частью моей жизни, а выходит так, что я толком о ней ничего не знаю.
Но причина отказа в переезде ко мне теперь не кажется такой надуманной. Наверное ей было стыдно возвращаться туда, где в свое время она приобрела дурную репутацию.
— Я все равно не понимаю, как ты провернул это, — пробормотав, хватаюсь за голову, чтобы не дай бог она не взорвалась.
— Когда ты вернулся в Россию, естественно, я переживал за тебя. Мне казалось, что ты потерял себя, но ты прислушался к моему совету и обратился за помощью к психологу. Я знал, что ты подойдешь к поиску специалиста достаточно избирательно, и у меня не было никаких сомнений, что ты выберешь именно Жанну, потому что на твоем месте, я сделал бы точно такой же выбор.
Правда заламывает мне руки, а сознание словно в центрифуге вращается.
Я резко поднимаю глаза на отца, тот виновато опускает взгляд в землю. Мне с трудом верится в реальность происходящего, но, похоже, отец не врет.
— Стоп, Жанна? Ты подговорил ее? — рявкнув, я вскакиваю на ноги, с трудом удерживаю себя, чтобы не сорваться. — Ты совсем спятил уже? Ты нанял ее, чтобы она промыла мне мозги?
Отец тяжко вздыхает, хватает ртом воздух и тыльной стороной ладони стирает пот со лба.
Медлит, гад. Ищет себе оправданий.
— Нет, конечно! — возмущенно протягивает. — Жана проделывала свою работу профессионально и совершенно непредвзято. Так, как и должен проводить работу психолог. Она не вмешивалась с советами, которые не пошли бы тебе на пользу. Она давала тебе только те рекомендации, которые считала правильными, иначе в первый же день она бы настоятельно порекомендовала тебе расстаться с Бобби и присмотреться к Юле, но Жанна не знала всего того, что не так давно мне довелось узнать о Роберте. Да, она делилась со мной некоторыми моментами, например, есть ли сдвиги в твоем выздоровлении, но по-другому бы я не мог понять, что происходит с тобой. Она просто стала связующим звеном, иначе о жизни сына я ничего не разумел бы. Ты же бойкотировал меня все эти годы. Сколько бы я не предпринимал попыток сблизиться с тобой, все они были проигнорированы тобой.
Мне мерзко.
Я морщусь с силой, сдерживаю тошноту, поднимающуюся по горлу. Ощущение, будто вставили нож в спину по самую рукоять и прокрутили лезвие по кругу.
— Я в шоке! Все вокруг врали мне! Постоянно! — я хватаюсь за голову. Согнувшись, цепляюсь в волосы, в безысходности желая вырвать их с корнями. — Все смотрели мне в лицо и нагло врали! Так может, еще кто-то есть? Может быть, в автосалоне тоже работает твоя шестерка, которая докладывает тебе, что я съел на обед и сходил ли я в туалет? — выпрямившись, я харкаю желчью через плечо. — Ты вновь меня разочаровал!
Пока я раздирал свою глотку неуемным рыком, непроницаемая маска на лице отца дала первую трещину, а впоследствии развалилась на куски, демонстрируя мне возмущение и обнажая отчаяние, сменяющееся искренним раскаянием.
Со страдальческим видом он подходит ко мне и разводит руками в разные стороны, словно решил добровольно подставить себя под расстрел.
— Да, сынок, я виноват перед тобой! Но таким образом я лишь приглядывал за тобой, и на тот момент отчета о проделанной работе с Жанной мне было достаточно. Меня устраивало то, как ты борешься со своими страхами, и меня полностью устраивало то, что ты не видел будущего с Бобби, исходя из твоих собственных размышлений о ваших отношениях, поэтому более я не вмешивался в твою жизнь. Ты бы даже не узнал об этом, если бы я не решился открыть тебе глаза на всю правду.
С нарастающим раздражением и отвращением я стискиваю челюсть. До хруста и боли.
— Но ты все же решил вмешаться в мою жизнь.
Отец дерганным движением проводит рукой по своим седым волосам. Глаза его блестят от влаги, зрачки бегают туда-сюда.
Кажется, нервы сдают и у него.
— Мне пришлось. Ты же около года не посещал психолога. Я потерял единственную нить, связывающую меня с тобой. Я не знал о тебе ровным счетом ничего, на мои звонки ты не отвечал, с Октавией общался неохотно. Что мне еще оставалось делать? — кривит он рот и с предосторожностью продолжает: — Тогда я вспомнил твои слова о предсмертной агонии и выдумал историю о смертельной болезни, чтобы хоть как-то повлиять на тебя. Только так я смог увидеться с тобой.
