Возможно, в ванной находится именно она.
Если так, то надеюсь, она услышит, с кем связалась, после чего сделает соответствующие выводы об этом подонке.
— Чай, кофе? — любезничает Тема, стоя напротив барной стойки. — Может, хочешь выпить чего покрепче?
Иронично вскидываю бровь, вставая около него и источая лютую злобу, а затем присаживаюсь за стол.
— Единственное, чего я хочу — чтобы ты не тянул резину и не заговаривал мне зубы, — резким движением руки я указываю на высокий стул, стоявший напротив. — Сядь уже, не мельтеши перед глазами. И говори, как есть, пока я еще могу тебя выслушать.
Тема пожимает плечами, раскрывает дверцу верхнего шкафчика и хватает бутылку.
— А я, пожалуй, не откажусь от ста грамм. Для успокоения нервов.
Темыч наливает что-то в бокал. Выдохнув через плечо, опрокидывает его содержимое в себя, проглатывает в один большой глоток и, рукавом вытерев рот, присаживается за стол.
Уставившись в одну точку, Тема чего-то выжидает, пальцами барабанит по столешнице.
Видя его потерянный взгляд, погруженный в раздумья, я разваливаюсь на стуле и со скучающей миной неестественно прочищаю горло, чтобы хоть как-то сдвинуться с мертвой точки.
Это действует на него. Оживившись, он ставит локти на стол и проходится ладонями по лицу, стирает следы крови с губы, после чего берет из пепельницы зажигалку, из стороны в сторону гоняет ее по столу, на нервы действуя.
— Все началось с того, что наши местные врачи не давали тебе практически никаких шансов, тебя... — едва слышно начинает он, но я в грубой форме перебиваю его:
— Я в курсе. Отец мне рассказывал в подробностях. Можешь перескочить сразу на тот момент, когда ты положил глаз на Юлю! Это было до или после аварии, м?
Скрестив руки на груди, я пристально смотрю на его посеревшее лицо и буквально вынуждаю себя сидеть на месте ровно. Хотя все мое нутро желает вернуться к мордобою.
— После, — отвечает он, на что я закатываю глаза к потолку.
Не верю. Можно не продолжать этот разговор. Тогда Артем наваливается грудью на край стола, желая достучаться до меня.
— Пожалуйста, дай мне рассказать все по порядку. В конце концов, потерпишь! Ты за разъяснениями сюда пришел или качать свои права? — выдает он на повышенных.
— А разве у меня есть эти самые права? — сам повышаю голос. — По-моему, все вокруг не считают меня за человека!
Потупив глаза в пол, Артем оставляет без внимания мою последнюю реплику.
— Короче, тебя сразу же увезли в реанимацию, ничего толком о твоем состоянии я не знал. Чуть позже я позвонил твоему отцу и отправился домой. В тот вечер я видел тебя в последний раз. На следующий день я пришел в больницу, а тебя уже не было. Врачи ничего не могли мне объяснить, ссылаясь на то, что мы не родственники. Тогда я позвонил твоему бате, но тот ответил, мол, Влада больше нет с нами, а потом попросил больше не звонить ему. Естественно первое, что пришло мне в голову — это то, что ты умер. Мне не хотелось этому верить, но других мыслей у меня не было.
Бредятина какая-то.
И я должен поверить в это?
— Да ты гонишь! — рявкаю сурово, стиснув кулак на рефлексе. — Зачем отцу нужно было хоронить меня раньше времени?
Темыч округляет глаза и даже подскакивает с места, словно его ужалили точно в зад.
— Я не знаю! У твоего бати чувство юмора так себе! Но я зуб даю, что именно так все и было. Мне было не до шуток. Я был в полном ауте, задницу с пола не мог отодрать, чтобы заставить себя пойти до дома. Так и просидел в приемном покое, пока меня не прогнали.
Холод ползет по спине и спускается вдоль позвоночника.
Влада больше нет с нами...
Если это так, то как у отца только язык повернулся похоронить меня заживо?
Не до такой же степени он обезумевший, чтобы бросаться такими словами в тот момент, когда я боролся за свою жизнь, которая висела на одном тонюсеньком волоске.
Разве только он мог ляпнуть нечто подобное, потому что врачи предрекали мне будущее овоща. Тем самым он готовился к худшему, а другим не давал возможности надеяться на лучшее.
Чертов эгоист. Это очень похоже на него...
— Что было дальше? — требовательно спрашиваю после продолжительной паузы.
Склонив голову набок, Темыч чиркает зажигалкой несколько раз, а потом отшвыривает ее в сторону. Находясь на нервах, снова потирает взмокшую шею и возвращает на меня извиняющийся взгляд.
Сижу как на иголках. Места себе найти не могу. Знаю, что сейчас речь будет вестись о Юле, но где-то глубоко в душе я все-таки надеюсь, что между ними ничего не было.
Отец ошибся. Слухи неправдивы, а мои опасения чересчур надуманы.
— А дальше на твой телефон позвонила Юля. Черт меня дернул ответить на звонок. Не знаю зачем я это сделал вообще. Наверное, хотел рассказать ей о том, что ты попал в аварию, и так далее со всеми вытекающими. Секунды тянулись, а слова так и не шли. Я не мог произнести их вслух, не мог собраться с духом, не мог свыкнуться с мыслью, что мой лучший друг умер. Я испугался, поступил как самый настоящий трус. Я просто сбросил вызов, — морщит нос, словно ему тоже противно от себя. — Затем от нее пришло сообщение, на которое мне не следовало отвечать. Но на тот момент я поставил себя на ее место: новость о твоей смерти убила бы ее, а если бы я ничего не ответил, то она мучилась бы, терзаясь в догадках. Мне казалось, что для нее будет куда лучше, если я отвечу от твоего имени. Якобы ты жив и здоров, прости-прощай и все в таком духе. Там была всего одна фраза, но тем самым я поставил крест на ваших отношениях. Жирный... Я уже тысячу раз пожалел, что взял твой телефон, но не будь его у меня, я бы не смог дозвониться до твоего отца и, возможно, ты бы сейчас не сидел рядом со мной...
Тема резко выходит из-за стола, чуть ли не бегом бросается из кухни, а через минуту уже возвращается, кладет на стол телефон.
— С момента аварии он был у меня. Первое время я даже заряжал его, думал, что когда-нибудь ты позвонишь на него, но ты так и не позвонил.
Я беру в руки телефон, который после стольких лет кажется абсолютно новым. Ни единой царапины на экране, ни малейшей потертости на корпусе.
Я не помню, чтобы у меня был этот телефон, но, должно быть, в нем есть доказательства того, что он принадлежал мне.
В надежде, что в нем еще хранятся фотографии и сообщения, я пытаюсь включить его. Только с третьей попытки у меня получается реанимировать его. Экран загорается. Пароля в нем нет. И аккумулятор почти на нуле, но он работает.
Телефон знатно глючит, прогружая тысячи сообщений, которым больше семи лет. Я почти уверен, что из них запросто можно будет сложить цепочку моей жизни, о которой я забыл.
Эта мысль пробуждает во мне небывалый интерес. Нервничаю страшно.
Я как зажженный фитиль гранаты, который стремительно тлеет, и в итоге рванет так, что мозгов не соберешь.
А между делом Темыч продолжает разъяснять, как же так вышло, что на моем месте оказался он:
— Однажды я увидел Юлю в том парке, где вы познакомились. Она сидела на скамейке и смотрела на детей, резвящихся на детской площадке. Такая вся печальная, задумчивая, — говорит он и я тотчас представляю себе ее меланхоличный образ. — Я просто подсел к ней. Хотел поинтересоваться, все ли у нее в порядке, и я даже не заметил, как мы разговорились. Я не стал говорить ей, что мы с тобой были знакомы, иначе мне пришлось бы сказать ей правду о тебе, а я не мог. Мне было жаль ее. Она и так была убита тем, что ты исчез. Во всяком случае мне так показалось.
Сердце клокочет в груди, бьет по ребрам нещадно. И задыхаться начинаю от отвратительного чувства, перерастающего в новый приступ злости.
Я сжимаю телефон в своей ладони. До хруста. На экране появляется паутинка трещин.
Откладываю телефон. Он мне еще пригодится, ведь в нем вся моя забытая жизнь.
Руки свои под столом прячу, потому что, как только речь заходит о Юле, я перестаю их контролировать.
