знаю, что не достоин тебя. Знаю, что даже не достоин просить у тебя прощения, я всё это знаю, маленькая… Но я всё же прошу у тебя: прости, если сможешь. Я не смогу изменить прошлое, вернуть тебе и дочери то, что положено по праву, но я обещаю тебе, что отныне всё будет по-другому. Ты и Мия будете моей короной над головой. Прошу, только позволь.
Господи, так тяжело говорить мне ещё никогда не было. Чувствовал, знал, что не простит, но всё равно продолжал говорить и обещать, что всё у нас будет теперь по-другому.
А она даже отказывалась смотреть на меня, отвернулась и плакала, дырявя глазами пустую стену. Слёзы капали из её глаз, и её трясло, я понимал, что дело не в холоде, это душа и тело у неё так реагировали на произошедшее, и на мои слова. Я попытался обнять её, чтобы успокоить, но она не позволила.
— Не надо.
Чёрт, она даже не хотела на меня смотреть.
— Я всё исправлю, обещаю. Я излечу всю боль, что причинил тебе. Просто позволь, у нас всё будет хорошо.
— А что, если я скажу, что не хочу. Не хочу давать шанс, ты меня отпустишь?!
Я ждал от неё что-нибудь такое. Не хочу ещё больше усложнять ситуацию или врать ей. Поэтому говорю честно.
— Ты знаешь, что нет.
Она ухмыляется и стирает слёзы. Встаёт, отбрасывая мои руки, которые гладили её коленки. Я тоже встаю следом и не думаю отступать. Хватаю за локоть и припечатываю к себе. Сегодня все слова будут сказаны. И не только мои…
— Скажи, что снова полюбишь меня, скажи, что дашь шанс. Мы всё равно будем вместе, и ты тоже это понимаешь. Давай прекратим воевать. Давай попробуем жить мирно, позволь Мие расти в любви обоих родителей. Прими меня обратно, и я обещаю, что сделаю всё, что ты захочешь, — одержимо шептал, но пока на каждое предложение из моих уст она отрицательно мотала.
— Ром, отпусти, пожалуйста, я больше не хочу разговаривать. Я устала и хочу к дочке. Хочу лечь спать. Отпусти.
Я понимаю, что ей нужно время и всё такое, но я так же понимаю, что если позволю ей остаться одной, она закроется, накрутит себя так, что потом я не смогу подобраться к ней больше. Поэтому решил действовать сразу.
— Отныне Мия и ты будете спать со мной, в моей комнате, и это не подлежит обсуждению. Поэтому если хочешь уйти спать, то иди в нашу комнату. Отныне только так и будет.
Она застывает. Поднимает свои глаза, в которых читаю сразу разочарование. Сжимаю плотнее челюсть, понимая, как всё это выглядит, но я не собираюсь сдаваться и отпускать её. Она — моя, и Мия тоже! И как бы тяжело не было, но я снова добьюсь её. Пусть кричит и ненавидит меня, я потерплю. В конце концов, она перебесится и устанет. Даст шанс, я в этом уверен. И я готов ждать.
— Вот как значит?! Правду узнал, прощения просишь, а ведешь себя почему-то как и прежде! — приближает своё лицо ко мне и с ненавистью в глазах чеканит: — НЕ-НА-ВИ-ЖУ!!!
— Это хорошо. От ненависти до любви, как говорится, один шаг.
— Не надейся, эту ошибку я больше никогда не повторю!
— Никогда не говори «никогда»! Ты разве не слышала эту пословицу?
Чёрт, что я делаю?! Вывожу её на эмоции, которые её ещё больше отталкивают от меня.
Она смотрит на меня, как на дурака, и отталкивает. Убегает. Возвращаюсь в свою комнату, вижу, что Мия на месте. Хмурюсь, думая, что уловка не удалась. Принимаю душ, выхожу из ванной и вижу свою вредную девочку у себя на кровати. Тоже, видимо, принимала душ. Стоит в халате и пытается раздеть дочку. Я подхожу и начинаю ей в этом помогать, из-за чего получаю колючий взгляд, который я легко игнорирую.
Когда Мия остаётся в маечке и смешных трусиках с рисунком той куклы, что я ей подарил, не сдерживаюсь и начинаю смеяться.
— Если сделаешь тоже самое при ней, до конца жизни у тебя не будет шанса с ней подружиться! — бросает на меня строгий взгляд и кричит шепотом.
Сразу замолкаю.
Я достаю футболку и пижамные брюки, ненавижу и никогда не надеваю перед сном ничего, сплю голый, но ради дочки теперь придётся потерпеть. Оставляю ночник включенным, чтобы Мия не испугалась, если вдруг ночью проснётся.
Ложусь по правую сторону от дочки и начинаю наблюдать за Айлин, которая явно нервничает и не спешит снимать свой длинный халат.
— Что? — шипит на меня, когда видит, что я на неё пялюсь.
— Ложись давай уже.
— Отвернись!
— Что, прости? — не веря в услышанное, поднимаю вопросительно бровь.
— То, что слышал. Отвернись! — повторяет моя колючка.
— Я тебя буквально два дня назад видел всю без одежды и не только видел, уверен ты понимаешь, о чём я. Поздно скромничать, Айлин. Снимай тряпки и ложись.
К сожалению, при тусклом свете не вижу её лица так, как хотелось бы, но уверен, она вся красная сейчас стоит. Развернулась и бубнит себе что-то под нос. Различаю слова «козёл» и «ненавижу». Специально не реагирую, даю ей возможность высказаться и успокоиться. А потом вижу, как она снимает свой халат, и просто зависаю.
На ней короткая атласная ночнушка, которая еле прикрывает её шикарную пятую точку. А ещё у неё пол спины остаётся открытой. Я сглатываю и отвожу глаза, не смотрю дальше.
Блядь, моё тело реагирует быстрее, чем мои глаза. Я загораюсь моментально и понимаю, что заставить её ночевать со мной было плохой идей. Понимаю, что этой ночью мне сна не видать.
— В следующий раз одень что-нибудь поскромнее, если не хочешь, чтобы я затащил тебя в ванную и не сделал с тобой то, что делал пару дней назад! — цежу сквозь зубы и, отбросив одеяло, ухожу обратно в ванную.
Блядь, я знал, что будет тяжело её вернуть, но чтобы так, не думал. Она бьёт ниже пояса.
И если она повторит этот запрещённый приём, клянусь богом, я сделаю ровно то, что обещал ей минутой ранее.
Мы вернулись в столицу сразу на следующий день.
Дочка, конечно, была удивлена, когда проснулась и увидела рядом с собой Рому и спросила, почему он спит с нами. Пришлось шепотом всё объяснять ребёнку, чтобы не разбудить Рому. Это было мучительно долго и сложно, но в конце концов она приняла его. А после и вовсе принялась будить его.
