Что ж, я в дорогом кафе тоже чувствовала себя не очень.
— Если абстрагироваться от того, что от кого-то несёт потниками, то, в целом, запах норм. Пахнет реально свежей выпечкой. Они прям здесь пекут?
— Нет. На соседней улице есть пекарня и прямо из неё по утрам привозят свежую ещё горячую выпечку. Это правда вкусно, Вадим. Расслабься, — я игриво подёргала его за молнию на ярко красном бомбере и улыбнулась, заглянув в глаза.
Вадим сокрушено выдохнул, из-за чего его напряженные плечи опустились, и, кажется, сдался.
— Ладно, — согласился он, наконец. — Если ты до сих пор живая, питаясь здесь, то и я постараюсь не сдохнуть. Наверное.
— Чё, Колесников, деньги кончились? — подтрунил над ним какой-то проходящий мимо парень, который уже купил себе маленькую пиццу.
— Отвали, — бросил ему Вадим и, кажется, вновь напрягся.
Подошла наша очередь. Я купила две сосиски в тесте и два кофе «три в одном». Вадим, держа в руках ещё горячие сосиски, завернутые в обычные дешевые бумажные салфетки, стоял в стороне и с ужасом в темных глаза наблюдал за тем, как я разбавила этот кофе горячей водой из огромной металлической штуки.
— У бати на даче такой же бойлер стоит.
— Это титан. В нём кипяток для кофе и чая. В общем-то, тот же бойлер, — коротко просветила я, неся в руках два одноразовых стаканчика с кофе. — Надо быстрее найти свободный столик, пока я руки не обожгла.
— Сдриснули отсюда, — повелительно бросил Вадим каким-то двум парням, занимающим столик, и те, без единого слова возражения, прихватили свои скромные завтраки и рюкзаки, и просто ушли.
— Так нельзя делать, — возмутилась я тихо, но кофе на столик поставила.
— Если работает, то можно.
Вадим переложил две булочки с тестом в одну руку. Снял с плеча рюкзак, оставил его на спинке стула и сел. Я села напротив, придвинула к нему стаканчик с кофе и забрала свою сосиску.
— Пробуй, — кивнула я на выпечку в его руке.
Вадим посмотрел сначала на неё, потом на меня, потом опять на неё.
— Давай, ты первая.
— Какие мы нежные, — фыркнула я щедро откусила мягко тесто и кусок сосиски. — Вкуснотища! Свеженькая. Пробуй-пробуй.
Борясь, наверное, с подступающей рвотой, Вадим поглубже вдохнул и тоже откусил от своей сдобы. Не сразу, но начал жевать, и одобрительно закивал.
— Ладно. Это реально вкусно, — согласился он, наконец.
— А теперь запей кофе. Хотя бы к последнему курсу попробуй жизнь простого студента на вкус.
Последовав моему примеру, Вадим тоже отпил кофе, но тут же поморщился. Да так сильно, что его аж всего передёрнуло.
— А вот это точно параша, — он даже отодвинул кофе от себя подальше и протёр рот салфеткой. — Фу, бля!
— Не фубля, а пища богов, — рассмеялась я.
Наверное, так же, как Вадим сейчас, я морщилась только тогда, когда ела холодец, приготовленный матерью отчима, в котором вместе с огромными кусками лука плавали куски коровьей кожи с шерстью.
— Что там дальше по сценарию у обычных студентов? Гастрит? А потом? — Вадим немного ехидничал. Оно и понятно, простые радости, когда тебе доступно всё, не считаются чем-то весомым.
— А после обычные студенты вместе с гастритом идут на пары. Собственно, ради этого в универ все и приходят. Или ты не ради этого? — я заглянула Вадиму в глаза и увидела вспышки хитрых искорок в темных глаз.
— По-всякому бывает, — ответил он с загадочной ухмылкой и смял в кулаке салфетку, оставшуюся от выпечки. — В месте, где самообслуживание, куда мусор надо сунуть?
— В урну. Вон там, у окна для грязной посуды, — кивнула в нужном направлении.
Колесников, конечно, не стал заморачиваться с тем, чтобы дойти до урны. Он просто скомкал салфетку сильнее в более плотный шарик и, подобно баскетбольному мячу, закинул его в урну. Попал.
— Давай свою, — протянул он ладонь.
— Не, я сама. Всё-равно надо стаканчики ещё выкинуть. Ты же не будешь бросать их через весь зал?
— Могу попробовать, — фыркнула Вадим самоуверенно.
— Не сомневаюсь. Но я, наверное, снизойду до того, чтобы подойти к урне.
Кофе, который не выпил Вадим, я выплеснула в ведро для отходов и его стаканчик вместе со своим оставила в урне.
Повернулась на смех Колесникова, резко заполнивший буфет, и в момент, когда увидела его в компании друзей, окруживших его, поняла, что своим рюкзаком кого-то задела.
— Да чтоб тебя! — услышала я шумный раздраженный вздох и мысленно захотела провалиться сквозь землю.
Стоя прямо за мной, Одинцов поспешно стирал кофейную лужу бумажной салфеткой с белоснежной рубашки.
Он не ругался на меня. Его гнев был направлен будто бы не вовсе. Он злился на пятно и практически пустой стакан в своей руке.
— Простите, — проблеяла я. Ну, точно тупая овца. — Кофе хоть не горячий был?
— Уже нет, — хмуро бросил Одинцов, даже не глянув на меня. Он закинул стаканчик в урну, а вместе с ним и уже мокрую скомканную салфетку.
— Вам чем-нибудь помочь? — я спросила, скорее, для галочки, нежели от желания действительно ему помочь. Это странно, но тот факт, что сейчас он испытывает дискомфорт, мне садистки нравился.
— Что случилось? Что за кипиш? — рядом материализовался Колесников и по-хозяйски приобнял меня за шею. Тяжесть его руки неприятно потянула мышцы на шее и плечах, из-за чего пришлось слегка сместить его руку.
— Я случайно задела Константина Михайловича рюкзаком, и он облился кофе, — дала я краткое пояснение.
— Не обжёгся, Константин Михайлович? — едко и даже высокомерно вопросил Вадим.
— Держи, — Одинцов вытянул из кармана своих брюк ключи от машины и протянул мне. — Там, в салоне…
— Поняла, — перебила я его.
И я ведь реально поняла, о чем он.
— Я у себя, — бросил Одинцов и первым пошёл к выходу из буфета.
— Подождёшь меня? — обратилась я к Вадиму. — Я быстро.
— Без проблем, — расслабленно улыбнулся Вадим и убрал свою руку с моих плеч.
Сжимая в руке ключи от машины Одинцова, я вышла из универа и добежала до парковки. Чисто интуитивно сообразила, как пользоваться сигнализацией, сразу открыл дверцу со стороны задних сидений и достала его спортивную сумку. Насколько я помнила после ситуации в бассейне, в ней он носил сменную одежду.
Снова заблокировала машину и бегом вернулась в универ, поднялась в аудиторию Одинцова, дверь в которую была закрыта не на замок, но внутрь никто не заходил.
— Туда нельзя! — сказала мне какая-то девчонка, когда я схватилась за ручку.
И всё-таки, как сильно Одинцов застращал всех, что без его особого приглашения в аудиторию не входит никто.
— Мне можно, — бросила я сухо и вошла.
Одинцов стоял у своего стола с обнаженным торсом, убрав руки в карманы брюк. Он с холодной отстраненностью смотрел на Вадима, который тоже был здесь и подпирал задом подоконник, чему-то ухмыляясь.
Оба поняли, что уже не одни и обратили внимание на меня.
— Ваши вещи. Ключи, — сказала я тихо, поставив на стол перед Одинцовым его спортивную сумку и сверху положив ключи.
Я старалась не смотреть на его торс, но белые полоски шрамов слишком сильно выделялись на его коже в ярком рассветном солнце. Я уже видела его без футболки, но я не помню, чтобы я видела столько крошечный шрамов на рёбрах. Кажется, эти короткие отрезки уходили и на спину. Но дальше пялиться было бы уже неприлично. Особенно тогда, когда на меня смотрит Вадим.
— А где ваша рубашка? Её нужно застирать, чтобы кофе не въелся в ткань, — спросила я, чтобы молчание, повисшее в аудитории, не давила грузом тяжелее руки Вадима на плечи.
— Костя я… — в аудиторию, тряся волнами идеально уложенных волос, влетела Светлана Валерьевна. Она слегка опешила, но непонятно из-за чего именно: из-за торса Одинцова, на который пялилась, краснея, или из-за того, что в аудитории оказались студенты, явно мешающие более интимной обстановке между этими двумя. В любом случае, ей пришлось взять себя в руки и сделать более официальное выражение лица. — Константин Михайлович, я застирала вашу рубашку. Если что, она сушится на кафедре.
