Вот и понятно стало, для чего его перевели вдруг из карцера в лазарет. Чтобы подставить. И подставили. Подставила…
Да она же все может!
Они остановились на лестничной площадке, посмотрели друг на друга. Воронина сделала глубокий вдох, Светлана переложила пакет с продуктами в другую руку.
— Думаешь, он удивится, увидев нас вместе? — шепотом спросила Светлана.
— Откуда я знаю? — так же шепотом ответила мать. — Я не очень вульгарно выгляжу, Света?
— Ну, мам!.. Тыщу раз уже спрашивала.
— Ладно… Пошли!
Воронина решительно нажала кнопку звонка, отошла в сторону, пропуская вперед дочь.
Малышев открыл дверь, улыбнулся, широким жестом пригласил дам проследовать в квартиру.
— Очень рад, что вы пришли вместе… да… — Он запнулся, внимательно глядя на Воронину.
— Что-нибудь не так, Владимир Сергеевич? — испуганно спросила она.
— Разумеется… то есть я хотел сказать… — Малышев запер дверь, повернулся к Ворониной: — Вы такая красавица, Любовь Георгиевна, прямо-таки фотомодель.
— Я — фотомодель? — Воронина сурово посмотрела на дочь. — Издеваетесь, Владимир Сергеевич?
— Да что вы, Любовь Георгиевна! Великолепно выглядите, честное слово!
— Мам, тебе мужчина говорит комплимент, что в этом странного? Привыкай. И на службе рты разинут, когда увидят тебя такой, можешь не сомневаться.
— Нет, на службу я — нет! — решительно заявила Воронина.
— Действительно, — поддержал ее Малышев, — на службу не надо. Там слишком много мужиков, все будут говорить комплименты, думать, куда бы пригласить такую начальницу, а работать когда же?
Они посмотрели друг другу в глаза и рассмеялись. Светлана фыркнула и пошла на кухню.
— И перестаньте называть друг друга по имени-отчеству, это же глупо, — не оборачиваясь сказала она.
Малышев обнял Воронину, поцеловал в щеку, потом развел руки в стороны, показывая, что слов нет выразить свое восхищение. Она смущенно опустила глаза, сама неловко чмокнула его в щеку. Видели бы сотрудники Генпрокуратуры такой свою суровую Воронину — глазам своим не поверили бы!
Они пошли на кухню, где Светлана уже выложила из пакета продукты — всякие мясные и рыбные нарезки, торт и бутылку водки.
— А вы отлично смотритесь вместе, — сказала Светлана.
— Не говори глупостей! — строго сказала Воронина.
— А почему это глупости? — спросил Малышев.
— Ох, Владимир Сергеевич, натерпитесь вы с этой дамой, — сказала Светлана. — Она же прямо-таки Тарзаниха, от цивильного мира отвыкла, живет в другом мире, где только преступники и только прокуроры и главное — кто кого.
— У Любы очень серьезная работа, и мы должны все помогать ей. Ну какая она Тарзаниха, посмотри сама, Света. Красивая, современная женщина и многого добилась в жизни. Это следует уважать.
— Все, хватит вгонять меня в краску. Я, кажется, проголодалась, ты покормишь нас, Володя?
— Разумеется! Я приготовил для вас…
Он вынул из холодильника миску с салатом «Оливье», попросил Светлану заправить его майонезом, что она и принялась делать, а Малышев достал из духовки противень с цыплятами табака, собственно, это была одна курица, разделенная на две части и зажаренная по всем правилам грузинского кулинарного искусства. Одну половину Малышев разрезал, часть положил Светлане, часть себе, вторую целиком положил на тарелку Ворониной. Светлана понимающе кивнула, добавила салат «Оливье» на тарелки.
— Ой, и с солеными огурчиками, просто классный салат у вас получился, Владимир Сергеевич.
— Ну, старался, зная, что в гости пожалуют две прекрасные дамы.
— Не врите, пожалуйста, цыплят-то всего две порции, значит, ждали только одну даму.
— Света! Веди себя прилично! — возмутилась Воронина.
— Все нормально, Люба, — успокоил ее Малышев. — Света права, ждал только одну даму, но очень рад, что пришли две. Думаю, вторая не останется голодной. Так, Света?
— Так, Владимир Сергеевич. С вами куда проще разговаривать, чем с мамой, но думаю, она тоже скоро пообтешется и станет нормальной.
Воронина хотела было цыкнуть на дочь, чтобы не болтала чего не следует, но сдержала себя. Цыпленок табака был таким ароматным, с поджаристой корочкой, что уже хотелось впиться зубами в сочную, шпигованную чесноком мякоть под ней.
— А мне, значит, двойную порцию? — сказала она.
— Штрафная, — засмеялась Светлана.
Малышев поставил на стол бутылку красного вина.
— Вообще-то под цыпленка положено вино красное, но если вы принесли «Гжелку»… Какие будут предложения?
— Мы будем пить водку, а ребенок вино, — распорядилась Воронина.
— Диктаторша, — сказала Светлана.
— Мама права, Света.
— А что пьет твой сын, Володя?
— Ничего, — ответила за Малышева Светлана. — Саня пьет только соки и йогурт.
— Он спортсмен, ему нужно держать себя в форме, — пояснил Малышев.
Они говорили о нем так, будто тот работал в своем магазине и утром должен был вернуться домой, отметила про себя Воронина. Малышев налил вино в бокал Светланы, наполнил водкой две рюмки, поднял свою.
— За возвращение! — провозгласил он.
Воронина хотела спросить: за возвращение его сына или за возвращение ее самой к нормальной жизни? Не спросила, и за то, и за другое стоило выпить, что она и сделала. А каким вкусным оказался чесночный цыпленок, Господи, давно такого не пробовала! И салат… Это ж надо, какой мужик — и картошка тут вареная, значит, сварил ее сам и нарезал, и мясо, и колбаса, соленые и свежие огурцы, яйца, мелко покрошенные, зелени много, ну просто объедение получилось!
Когда-то давно, муж был еще жив, устраивали что-то похожее, может, и не такое вкусное, но все же ничего. Игорь управлял кулинарным процессом, шашлыки получались замечательными. А она делала салат из овощей… Все-таки мужики лучше умеют готовить, чем бабы, это она давно знала. Не все, правда, и не всегда, но Володя просто молодец.
Они выпили еще по рюмке водки, а Светлана смаковала свое вино. Воронина быстро управилась со своим салатом, положила себе еще и с упоением доедала цыпленка. Хоть и была у нее двойная порция, но исчезала она быстрее, чем у других, — вкусно!
— Мама сказала, Саню скоро освободят. Нужно бы навестить его, Владимир Сергеевич.
— Не нужно, — резко сказала Воронина. — Ты учись и жди. Завтра поедем с Володей в колонию, сама посмотрю, что там и как. Проконтролирую его отправку в Москву на процесс.
— Я тоже хочу!
— Учись, дочка. У тебя главное сейчас — учеба. Лишние сантименты там ни к чему. Вернется домой, все и решите. Мы едем заниматься делом.
