– Мы уходим, – сказал он, взяв ее за руку и направляясь через зал к двери.
После жаркой галереи Сибилла пошатнулась от сильного встречного холодного ветра, но Эндербай поддержал ее. Через минуту она вновь оказалась среди кожаных цвета красного дерева кресел его лимузина. Из приемника лилась тихая музыка, шофер поджидал их, приготовив на столике из черного дерева с металлической окантовкой закуски и выпивку – херес для Сибиллы и виски для Эндербая.
– Итак, – сказал Эндербай, поднимая стакан, – за искусство. Или за те приятные неожиданности, которые происходят благодаря общению с ним. Как твое впечатление об увиденном?
– Я не знаю, что сказать, – ответила она, все еще погруженная в мысли о Валери. – Я ничего не понимаю в искусстве.
– А тебя никто и не просит понимать. Ты скажи, тебе понравилось?
– Не знаю. Так, пожалуй, кое-что.
– А ей, видно, понравилось. Кушать хочешь
– Нет.
– И я не хочу. Обойдемся без обеда, – он что-то сказал в висящий рядом с ним микрофон, и шофер завернул за ближайший угол. – Все они драные ослы, – убежденно подвел он черту их посещению. – Дураки с закоснелыми мозгами, раболепствующие перед нелепыми фантазиями. Мой отец был торговцем предметами искусства и антиквариата. Мы никогда с ним не ладили. Он распродал все, что у нас имелось в доме, – картины, мебель, скульптуры. Наш дом стал демонстрационным залом для показа образцов товара. У меня не было любимых вещей в доме, потому что я знал, что очень скоро с ними тоже придется расстаться. Этот кретин считал себя слишком умным. Единственное, что меня с ним примиряет, – это то, что он умер молодым, оставив мне свои деньги, на которые я смог самостоятельно купить телевизионную станцию. А как вы подружились с Валери Шорхэм? – вдруг резко переменил он тему разговора.
Она не ответила.
– Сибилла?
Взглянув на него, она произнесла:
– Наши матери были знакомы. Квентин, я тебе не говорила еще о том, что я хочу сниматься.
– Ты продюсер.
– Да, но это не то, о чем я мечтаю.
– Ты чертовски хороший продюсер. Именно поэтому я взял тебя на работу.
– Я буду заниматься режиссерской работой до тех пор, пока мы не получим желаемого рейтинга передачи «Обзор событий в мире». Затем мне бы хотелось стать ведущей передачи бесед за круглым столом… или кем-нибудь в этом роде.
– Ты работаешь всего четыре недели. Только полная дура может заводить разговор о новой работе после четырехнедельного срока. Вот через четыре года я, может, тебя и послушаю.
– Четыре года? Ты шутишь?
– Отнюдь.
Она резко выдохнула, не скрывая своего презрения к нему. Однако сказала довольно спокойно:
– Извини. Я знаю, что слишком рано заводить речь об этом. Мне просто пришло в голову поделиться с тобой своими соображениями. Конечно, с моими планами придется повременить немного… Может быть… я просто думала… сказать тебе об этом.
– Но об этом я уже слышал. А какое это все имеет отношение к Валери Шорхэм?
– Никакого! С чего ты взял? Ну ладно, не будем. Я действительно не расположена обсуждать эту тему. Ты был прав в том, что было преждевременно с моей стороны даже поднимать этот вопрос.
– Нет, милая, вопрос уже поднят. И я сгораю от любопытства узнать побольше. Особенно о великолепной Валери.
– Мне не о чем рассказывать, – сказала Сибилла. – Мы знакомы с ней с раннего детства, а еще – мы учились в одном колледже. В течение нескольких лет мы были очень близкими подругами: ей просто необходимо было иметь рядом человека, которому можно было поведать свои тайны. Я была ее конфидентом… но позже паши пути разошлись. Она уехала в Европу, а я вышла замуж и пошла работать. Мы не виделись более трех лет, и я ни разу не вспомнила о ней до сегодняшнего вечера. Вот и весь рассказ. А зачем ты начал рассказывать мне о своем отце?
– Я всегда рассказываю о своем отце молодым женщинам, с которыми собираюсь переспать.
Сибилла пристально посмотрела на него. Она клокотала от злости. Чувствуя себя маленькой и непривлекательной по сравнению с Валери, она разозлилась, увидев, какими глазами смотрел на нее Эндербай. Она ненавидела его за то напряжение и чувство дискомфорта, которые всякий раз испытывала, находясь рядом с ним; презирала его за то, что он отмахнулся от ее просьбы сняться на телевидении.
Выпрямив плечи, она сказала:
– Никто не затащит меня в постель. Я сама решаю, куда мне идти и чем заниматься. А что касается тебя, то я пока ничего не решила.
Он разразился вульгарным смехом, еще больше разозлив Сибиллу.
– Ну, решила-то ты давным-давно, и прекрасно знаешь об этом сама.
– А как насчет твоей матушки? – спросила Сибилла, становясь от злости более дерзкой. – Может быть, ты рассказываешь о ней тем женщинам, на которых хочешь жениться?
Протянув длинную руку, он потянул Сибиллу к себе, не обращая внимания на стол из черного дерева с серебряной окантовкой, о который она больно поцарапалась. Соскользнув с пошатнувшегося стола, стакан упал на ковер прямо к их ногам. Сибилла уже почти лежала на его коленях, когда Эндербай, зажав рукою ее голову, начал целовать.
Инстинктивно она попыталась с ним бороться. У него были мягкие, почти ноздреватые губы, и она, почувствовав их, с отвращением отпрянула. Но он держал ее за голову с необычайной силой. И когда, насильно втиснув свой язык в рот Сибиллы, он засосал ее губы в поцелуе, она перестала сопротивляться. Он крепко сжимал ее грудь под жакетом, а Сибилла, обняв его, вспомнила, что к этому она была готова с самого начала.
Апартаменты Эндербая находились в нескольких кварталах от дома Валери. Окна восьмого этажа выходили на водную гладь расположенного в центральном парке широкого, сверкающего озера. Войдя в квартиру, Сибилла тут же подбежала к окну и подумала, что, возможно, Валери, как и она, наслаждается тем же самым пейзажем. Тут же она почувствовала стоящего за спиной Эндербая.
– Здорово? – небрежно вымолвил он.
– Я бы сказала, даже очень, – ответила Сибилла.
От великолепного пейзажа за окном у нее просто захватило дух. Раскинувшийся длинной полосой массив центрального парка был окружен сверкающими огнями города. Полукруглый серп луны отражался в глади озера, как и сотни сверкающих огней расположенных за парком зданий, мерцавших, подобно мотылькам, пойманным в темную зеркальную ловушку. Прямо под окнами квартиры Эндербая расстилалась залитая яркими огнями Пятая Авеню; вниз по улице устремлялись автомобили с включенными фарами и такси с зажженными желтыми шашечками. Ни один звук не проникал в комнату, и раскинувшаяся на огромное расстояние панорама города выглядела, как кадр на телеэкране с выключенным звуком. «Мы возвышаемся над этой громадиной. Это уже не просто здорово, это превосходно», – подумала про себя Сибилла.
