Повернув ее и потянув к себе, Эндербай начал грубо целовать Сибиллу в губы. Когда он, наконец, выпустил ее из своих объятий, губы Сибиллы стали мягкими, как мочалка.
– Может быть, у тебя есть какое-нибудь желание? – спросил он.
«Выбраться отсюда», – подумала она про себя, а вслух ответила:
– Пожалуй, нет.
Повернувшись, он пошел впереди следовавшей за ним Сибиллы, которая по дороге внимательно изучала новую обстановку. Мебельный гарнитур в тевтонском духе отличался своим мрачным видом и тяжеловесностью. На степах висели лосиные и кабаньи головы. Гепард припал к огромному, установленному в нише спальной комнаты валуну, а драпировочная ткань была расписана сцепами охоты.
– Я, бывало, охотился, – сказал Эндербай.
– А сейчас почему прекратил?
– Один человек отговорил меня от этого занятия.
Сибилла молча поглядывала на огромную кровать, размером вдвое больше тех, которые ей доводилось видеть раньше. Казалось, что Эндербай специально установил такую кровать, как будто хотел иметь возможность даже в постели сохранить независимость и недосягаемость, если за ночь его чувства переменятся по отношению к любой находящейся в его постели женщине.
– Проповедник, – пояснил он. – Я большой любитель проповедников. Проповедники – моя слабость. К счастью, я встречал их не так уж часто. В противном случае, у меня в жизни осталось бы очень мало удовольствий. Разденься передо мной.
Стоя возле Эндербая, Сибилла медленно сняла жакет, не обращая внимания на то, что он упал на пол сзади нее. Руки его болтались, как плети; он продолжал наблюдать за тем, как она, сбросив туфли, стала снимать оставшуюся на ней одежду.
– А ты очень мила. Прекрасно сложена. Помоги и мне раздеться…
Быстро перебирая пальцами рук, Сибилла стянула с него одежду, и они легли на стеганое ватное одеяло с бархатным верхом, блаженствуя от мягкого прикосновения его шелковистой поверхности.
– Я не так быстро завожусь, как раньше. Придется немного подождать.
Он лежал на спине, и пятно света от люстры из оленьего рога падало ему на туловище.
Сибилла попыталась возбудить его известными ей способами, но ее усилия оказались напрасными. Чувствуя отчаяние, Сибилла подняла голову.
– Продолжай, – сказал он.
Она еще раз проделала то же самое с большей настойчивостью и изощренностью – и вскоре послышалось его громкое дыхание; Сибилла почувствовала, что достигла цели. Он схватил ее грудь и вдруг неожиданно резко навалился на нее. Она еще не была готова к такому решительному натиску и бессознательно попыталась оттолкнуть его, но, придавив ее своей массой, он овладел ею. Все в ней инстинктивно сопротивлялось этой бесцеремонности, но она старалась ему этого не показывать. Закрыв глаза, она механически проделала то, что у нее так хорошо получалось. Чувственно работая телом, она извивалась под ним, сжимая коленями его бедра, слегка покусывая его дряблую кожу на шее. Тишину комнаты нарушали затрудненное дыхание и тяжелые стоны Эндербая. Затем он вытянулся и умолк.
– Ты прелесть, – повторил он снова.
Когда она открыла глаза и увидела его улыбающуюся физиономию, ей вдруг показалось, что вид у него был такой, как у Чеда после кормления. И это наблюдение хоть немного подняло ее настроение.
– Ну ты и хороша в постели, – повторил он. – Я знал это заранее, я никогда не ошибаюсь в этих делах.
– Несомненно, – отвечала лежащая рядом Сибилла, глядя в потолок. Она припоминала, что ей всегда было очень хорошо или почти хорошо только с Ником. Зря он ее отфутболил; им могло быть очень даже неплохо вместе. Но даже думать об этом было бессмысленно, потому что с ним все было кончено. Ей захотелось заглянуть немного в будущее. Ей надо подумать о том, как выйти замуж за Квентина Эндербая.
«На этот раз я выйду замуж, чтобы отхватить кусочек пожирнее».
Апартаменты, в которых поселилась Валери, занимали огромную площадь на верхнем этаже здания. Веранда, обставленная плетеными креслами и мебелью, обитой вощеным ситцем, разгороженная фикусами и апельсиновыми деревьями, находилась в стороне от длинной гостиной, меблированной предметами с шелковой яркой обивкой и с камином в каждом углу. По другую сторону гостиной размещалась библиотека с собственным камином и возвышавшимися от пола до потолка стеллажами, забитыми книгами в солидных кожаных переплетах. В столовой висела хрустальная люстра, отбрасывающая мириады пляшущих бликов на стены, обтянутые муаровой тканью цвета слоновой кости и украшенные канделябрами и скульптурами времен Просвещения.
Квартира состояла из пятнадцати комнат с огромными окнами, из которых можно было созерцать расстилавшийся пейзаж парка и крышу музея. Вид отсюда был еще грандиознее, чем из квартиры Эндербая, потому что апартаменты располагались несколькими этажами выше.
Следуя за Валери, Сибилла шла через анфиладу комнат, внимательно изучая обстановку вокруг, запоминая декор и меблировку и заодно прикидывая, что можно улучшить в апартаментах Эндербая.
– Как хорошо, – сказала она, возвратясь в комнату-библиотеку, где перед камином стояли нарезанный сыр и фрукты.
Задумчиво покачивая головой, Валери пристально глядела на разгоравшиеся в камине языки пламени.
– Первый после лета огонь в камине, – пробормотала она. – Он всегда навевает на меня грусть. Конец лета, все засыпает, заколачиваются двери… Я зажигаю камин лишь два раза в год, – объяснила она, наполняя янтарные стаканы хересом, после чего, разувшись, удобно устроилась в бархатном кресле с подлокотниками. На ней были кашемировый свитер и шерстяная юбка-клеш того же цвета, очень удобная, простенькая и элегантная.
Сибилла присела на стул, напряженно выпрямившись, чувствуя себя довольно скованно в приталенном строгом костюме. Но независимо от того, что на ней было надето, она бы все равно не смогла чувствовать себя раскованно и непринужденно с Валери.
– До начала нашей беседы я должна тебе кое-что сказать, – промолвила Валери. – Я безумно рада нашей с тобой случайной встрече. Дело в том, что я перед тобой виновата, чувство вины гложет меня уже несколько лет… – растревоженная предстоящим разговором, она поднялась с кресла и встала возле огня. – Сибилла, я чувствовала себя ужасно, услышав о том, что произошло в Стэнфорде. Я никогда не думала, что они пойдут на такие крутые меры. Мне до сих пор не верится. Я должна попросить у тебя прощения. Лэрри Олдфилд от меня узнал, кто написал ту историю об обезьянах. Невероятно, что это было сделано именно с моей подачи, но похоже, хотя я и не помню точно, что именно я тогда ему все это рассказала. Скорее всего, это был ужасно скучный вечер, и, очевидно, чтобы как-нибудь его скоротать, я завела беседу с Лэрри. Это было легкомыслие с моей стороны, и я хотела все исправить, оказав тебе какую-нибудь помощь, но ты уехала.
