Или те же эсэмэски. У девушки, которая сейчас убирает мою галерею, вчера тренькнул мобильный телефон, и она прочитала: прощайвсеконч. Она студентка. Все мы рано или поздно переживаем такое. Она справится, но как же она плакала. Я подумала, хорошо, что я не ее мать.
Дети растут, растут и наши тревоги. Тревога — это что-то вроде амулета, который должен отвести беду. Впрочем, матери, чьи сыновья выросли и женились, утверждают, что после свадьбы можно передать жене свою потребность волноваться. Пусть теперь жена тревожится из-за карт, наркотиков, спиртного, женщин, которые могут наградить СПИДом. Это как проклятие сатаны — если ты нашел кого-то, кому можно его передать, ты спасен. Но распространяется этот закон только на супругов, состоящих в официальном браке, иначе он не действует. Оттого, что у Хетти есть Мартин, мои тревоги не убывают. Вот если бы она вышла за него замуж официально, он должен был бы взять на себя ответственность за нее, тогда я вздохнула бы с облегчением. Но куда там. Нужна хоть какая-то, хоть самая простая церемония, а она ничего не пожелала.
Конечно, Хетти впадает в панику, когда ей звонит Агнешка. Мартин говорит ей, что все хорошо, но она должна узнать все до мелочей, и узнать немедленно, собственными глазами увидеть, что Китти жива и здорова.
Запыхавшаяся Хетти прибегает домой, но дома никого нет, на столе записка. Хетти хочет ее взять, но тут на стол вспрыгивает Сильви, Хетти машинально говорит: “Брысь, Сильви, на стол нельзя”, но котенок вцепляется в ее руку и начинает изо всех сил царапать и кусать. Хетти резко стряхивает Сильви на пол — надо же, такой пышный ком пуха, котенок подрос, и все равно такой легкий! — Сильви приземляется на четыре лапы, выгибает спину и шипит, как на врага. Хетти страшно расстроена.
Котенок вспрыгивает на шкаф, усаживается там, обиженно нахохлившись, так что круглые оранжевые глаза почти тонут в лохматой шерсти — почему-то кошку сегодня не расчесывали, — и внимательно наблюдает за Хетти, которая читает записку. Почерк Мартина. Он забыл свой мобильный в журнале, а сейчас пошел с Китти и с Агнешкой в церковь. Если Хетти хочет, пусть приходит к нему туда, но вообще ничего страшного. Хетти смазывает самые глубокие царапины перекисью водорода, морщась от боли, находит пластырь в Агнешкиной аптечке со всем необходимым на все случаи жизни, переодевается и идет на кладбище искать свою семью среди могильных памятников.
Мартин сидит на скамейке на неярком весеннем солнышке и читает “Гардиан”, коляска с тепло закутанной Китти надежно устроена между двумя викторианскими памятниками, надписи на них скрыты под серым птичьим пометом и зеленоватым лишайником. Китти внимательно смотрит на раннюю маргаритку. Хетти наполняет радость и гордость от того, что она их с Мартином дочь и что и Китти и Мартин принадлежат ей, и только где-то в глубине тлеет тревога, что она сейчас не в агентстве, где ей надо бы отражать атаки Хилари. Она садится рядом с Мартином и берет его за руку.
— Она пошла к отцу Фланагану, — говорит Мартин. — Она очень расстроена. Я проводил ее сюда. К ней приходили два гнусных типа из иммиграционной службы — представляешь, какой-то негодяй написал им, что она нелегальная иммигрантка. Они хотели посмотреть ее паспорт, но она паспорта не нашла. Они опять придут. Я уверен, мы сможем все уладить. В крайнем случае, Гарольд обратится в Министерство внутренних дел, у него там друзья.
— Не надо ни к кому обращаться, — встревоженно говорит Хетти. — Это может привести к ужасным неприятностям.
— Но мы же не хотим потерять нашу няню, — говорит Мартин.
— Конечно не хотим, — соглашается Хетти. — Только никакого паспорта она не теряла. Он лежит у нее под матрасом. Мы должны ей объяснить, что в Англии не надо ничего скрывать от властей.
— Ты заглядывала к ней под матрас? Шпионила за Агнешкой? — Мартин потрясен, такое впечатление, будто в этом обмане виновата Хетти.
— Я не шпионила, — говорит Хетти. — Я несу за нее ответственность. И должна знать, что происходит.
— И что же такое происходит? — спрашивает Мартин. — Только не надо глупых домыслов. Есть еще что-то, чего я не знаю? — Он страшно сердит, а ведь только что казался таким спокойным и был такой красивый, когда она увидела его на скамейке возле церкви. Да, ему пришлось сбежать с работы, чтобы улаживать домашние неприятности. Начальство этого не любит, хотя на словах может сколько угодно выражать сочувствие. У Хетти чуть не сорвалось с языка, что пусть он возвращается в редакцию, она возьмет все в свои руки, но сдержалась — зачем ей Мартина отпускать? Он ведь отец.
— Никакая Агнешка не полячка, — говорит Хетти. — Она с Украины. Совсем рядом с Польшей. Какая ужасная игра случая, какое издевательство с этими адресами. Я думаю, она училась в школе по ту сторону границы, но все равно по паспорту она украинка.
Мартин задумывается. Хетти рассеянно наклоняется и рвет маргаритку, дает ее Китти, и Китти тут же тянет цветок в рот.
— Как давно ты все это знаешь и скрываешь от меня? — спрашивает Мартин. Спрашивает жестко и враждебно. Совсем на него не похоже. — Мы могли бы что-то сделать, пока дело не зашло так далеко. Стоит попасть в эти дурацкие списки, и конец, в тебя вцепятся, как бульдоги, и не отпустят.
Он вырывает маргаритку изо рта Китти. Китти кривит ротик, но не плачет. Чудесный, храбрый ребенок. Мартин не говорит Хетти, что она плохая мать, но она знает, что он так думает, и знает, что он, наверное, прав. Что ты за мать, если позволяешь своему ребенку есть кладбищенскую маргаритку?
— Мартин, Агнешка всего лишь няня, — спокойно говорит Хетти. — Мы обходились без нее, пока она не появилась, и точно так же будем обходиться, когда она уйдет.
— Сомневаюсь, — говорит он. Потом замечает, что становится холодно, поднялся ветер, лучше им всем зайти в церковь и подождать Агнешку там.
— Китти там не понравится, — возражает Хетти. — В церкви всегда так темно и мрачно.
— Агнешка ходит к поздней литургии раз или два в неделю, — говорит Мартин. — И берет с собой Китти. Китти нравится. Ты что же, не знала?
— Не знала, — говорит Хетти.
— Не очень-то ты интересуешься жизнью своего ребенка, — говорит Мартин со смехом, но в его смехе звучит какая-то непривычная нота.
— Ладан канцерогенен, — говорит Хетти, — и я не хочу, чтобы Китти забивали голову всей этой чепухой про Деву Марию, Матерь Божию, блудницу Марию Магдалину и прочими выдумками. Ей предстоит жить в новую эпоху — благодарение Богу!
— Лучше вырастить ребенка в любой системе религиозных ценностей — не важно в какой, чем в полном ее отсутствии, — говорит Мартин. — От веры легче прийти к безверию, чем от безверия к вере.
