и встречаться с отцом, но с голодом невозможно было бороться. Она осторожно приоткрыла дверь, сначала на треть, потом на половину, будто ожидала засады. Услышав, как журчит кран на кухне и гремит стеклянная посуда, девушка смелее распахнула дверь и медленно, на цыпочках отправилась на звук.
Отец в страшном инквизиторском фартуке стоял у раковины и мыл чашку в хозяйственных перчатках. Из приемника на холодильнике играла легкая фортепианная мелодия. Несмотря на вечернее время на кухне было светло как днем и без искусственного освещения. В духовке допекался белый круглый пирог с крапинками красных ягод. Увидев Татьяну, отец немного опешил и замер, чуть не выронив намыленную чашку.
— Проголодалась? — догадался он.
— Да, — смущенно ответила дочь и отвернулась к окну.
Сквозь открытую нараспашку створку в комнату поступал свежий воздух. Иногда течения ветра касались голых Татьяниных рук, приятно охлаждая. За окном стояла отличная погода. Тучи уходили за горизонт. Под солнцем плавали небольшими кучками легкие белые облака. Снизу доносились детские голоса и гул машин. Где-то вдалеке пищала сирена. «А мир-то продолжал существовать как ни в чем не бывало, — подумала Татьяна, улыбнувшись про себя. — Что бы ни казалось концом, это не конец. Это всего лишь точка, обозначающая вырванный из контекста отрезок». А потом заметила, что предшествовавшая неделя взаперти в полном одиночестве способствовала развитию философского мышления.
Отец украдкой поглядывал на нее, но все еще боялся смотреть открыто. Он, как обычно, с должной заботой наложил в тарелку тушеные овощи в сливках и сверху кинул запеченную индейку, разогрел все это в микроволновке и поставил на стол перед дочерью. У нее свело желудок. По всей кухне разнесся рокот журчащего живота.
Отец вернулся к мойке, а Татьяна набросилась на еду. Первые пять минут в комнате царило молчание, пока отец не прервал его.
— Прости меня, Куколка, за пощечину.
Он прочистил горло. Она положила нанизанную вилкой брокколи обратно в тарелку, думая над тем, как лучше ответить. Но отец, не дождавшись, продолжил.
— Знаю, я сильно перегнул палку, но я был в состоянии аффекта!
Он развернулся к ней всем корпусом.
— Ведь я прощал тебя до этого не один раз! Ты же знаешь, как я не выношу ложь.
— Да, — ответила девушка, разглядывая зеленые пучки капусты. — Ты меня тоже прости. Все это было зря. Я ошибалась.
— Вот видишь! Я знал, что все это плохо кончится! — воскликнул отец с самодовольной улыбкой и сел за стол напротив нее.
— Мы с ним больше не увидимся. Обещаю.
Татьяна не без труда подняла на отца грустный взгляд и всмотрелась в его заинтересованные глаза. На нее теперь смотрел не палач с топором, хоть фартук на нем остался тот же. Глаза снова принадлежали ее отцу, заботливо улыбались и глядели с любовью.
— Ты все-таки с ним переспала? — без злости, скорее, с сожалением протянул он, качая головой в стороны, как бы показывая «Ай-яй-яй!».
Девушка раскраснелась, но у него был такой доверительный тон, что захотелось ответить честно.
— Да, — боязливо произнесла она и почти прижалась подбородком к груди.
— Ой, Куколка моя! — вздохнул он театрально, почти по-чеховски. — Я же тебе говорил. Они все до единого козлы и кобеля в придачу. Получили свое и убегают. Тебе не стоило тратиться на него. Глупышка моя! Ну, что ж... Будет теперь уроком.
Татьяна хотела опровергнуть это, закричать, что Вадим не такой, но остановила себя. А потом подумала, что она не знает, какой он, Вадим. Она не читала его мысли и не знала, о чем он думал в постели с ней. Он ведь мог хорошо притворяться.
Отец поднялся со стула и продолжил мыть посуду, причитая, как глупо она поступила, как перепутала любовь с любопытством, как ей стоит слушаться отца, ведь он знает, он ведь все это уже пережил. А Татьяна вспоминала то письмо с поздравлением от бывшего любовника и задавалась вопросом: «Неужели и тот «Д.» такой же козел? Почему тогда он восемь лет спустя шлет тебе признания в любви?», но вслух не осмелилась это произнести.
Примирение они отметили вишневым чизкейком и пряным чаем, за которым провели долгий разговор ни о чем серьезном. Отец рассказывал все, что произошло с ним за неделю, потом пошло-поехало. В конце они пересмотрели условия ее наказания. Отец разрешил пользоваться интернетом, за исключением социальных сетей, а также решил, что сидеть безвылазно дома она не должна, поэтому по вечерам предложил прогуливаться вместе по городу. Татьяна обрадовалась доступу хоть к какой-то информации, а то уже была готова грызть обои от тоски и самокопания.
Утром в понедельник, после разминки, девушка сидела в растерянности, не зная, чем заняться. Она открыла браузер, но не знала, что искать. Сначала хотела посмотреть мультики, а потом вспомнила совет Вадима и нашла то, как стать мультипликатором. Веб-серфинг увлек ее на весь день. Она перечитала множество статей, просмотрела кучу видеороликов, наткнулась на большой пласт информации об обучении и обнаружила богатый ассортимент предлагаемых курсов для людей, которые не умеют даже рисовать.
Так и прошел весь срок ее заключения. Днем она смотрела обучающие ролики, искала информацию о курсах и программах, иногда отвлекаясь на мультики и просто развлекательные видео, делала перерывы на аэробные упражнения, которые нашла в интернете, потому что балетные ей осточертели. Вечером, после ужина, они с отцом отправлялись гулять в близлежащий парк или просто по улицам города. Иногда ужинали в уютном ресторане неподалеку, разговаривали ни о чем и возвращались домой под руку.
Татьяна старалась делать вид, что не унывает, что ей интересно, о чем говорит отец, что она прислушивается к его нравоучениям, но внутри ощущала себя скованной чугунной цепью. Поначалу и не думала, что ей вообще нужна какая-то свобода передвижения, ведь все необходимое дома всегда было, но теперь остро испытывала ее нехватку, хоть и некуда было идти. Она даже не знала, куда бы повернула на следующем перекрестке, но само ощущение невозможности выйти, когда захочешь, угнетало. И это наваливалось каждый день, утяжеляя плечи и нагрузку на сердце. Девушка старалась не отвлекаться и постоянно что-то делать, читать, слушать, смотреть, но все равно иногда просто абстрагировалась от всего и улетала с потоком расстроенных мыслей, подолгу сидя неподвижно в задумчивости. Из такого своеобразного транса — путешествия вглубь себя, ее выводила либо внезапно возникающая тишина, либо наоборот громкий звук, либо уборщица, которую она старалась не замечать.
Спустя месяц отец
