мой сын! Мой ребенок!
— Марина, я знаю кто это. Но я пока не могу ничего сделать. Пока не могу. Нужно время.
— Рассказывай, — громко выкрикиваю, — все рассказывай.
— Это мой давний конкурент и злейший враг. Сегодня мои безопасники установили, что это он.
— Что ему нужно? — всю мою грудную клетку заполняет паническое чувство страха.
— Он хочет весь мой бизнес, все, что у меня есть, включая прииски, которые принадлежат моей семье уже много лет.
— Причем здесь мой сын? Это же не твой ребенок, — вырывается из меня хрипами, голос окончательно сел от крика.
— Видимо, он думает, что мой, — упавшим голосом отвечает.
— Что нам делать? — задаю вопрос с надрывом, с последней надеждой, но уже заранее понимаю, что выхода никакого нет. Это беспросветный тупик. Это конец.
Я сползаю на пол, потому что все силы ушли на выяснение ситуации, закрываю лицо руками и кричу, окончательно срывая голос. Просто кричу в тишину дома от ужаса, от боли, от отчаяния.
— Пожалуйста, не плач. Мы найдем выход. Я найму лучших людей, они спасут ребенка.
В этот момент звонит телефон Алекса, так неожиданно и так громко, что производит эффект разорвавшейся бомбы. Я мельком вижу, как темнеет его лицо и замираю рядом без движения.
— Да, — отвечает напряженным голосом.
Он несколько минут внимательно слушает, потом зажмуривается и резко опускает руку вместе с телефоном. Так, словно ничего уже нельзя сделать.
— Что? — шепчу из последних сил.
— Он дал мне три дня.
— А что потом? — уже чувствую, как мое сердце сжимается в груди, растекаясь острой болью по всему телу.
— Он пришлет его нам по частям.
Я зажимаю ладонью рот и вою, как раненное животное. Я не переживу эти сутки. Просто не переживу.
— Мне не хватит этих трех дней, даже чтобы переоформить все документы на себя. Прииски и часть бизнеса принадлежит отцу.
Я чувствую острую нехватку кислорода, подступающую тошноту и снова проваливаюсь в липкую вязкую черноту.
***
В следующий раз, когда я выныриваю из забытья за окнами темно, в комнате царит полумрак, я немного приподнимаюсь на диване и пытаюсь сесть. Голова сильно кружиться, но нужно собрать в себе все силы и начать делать хоть что-нибудь.
Беру телефон и набираю тот номер телефона, который думала, что забыла навсегда. Нужно поговорить с Егором, пора ему узнать всю правду. Не знаю, что он сможет сделать в такой безвыходной ситуации, но мне больше не к кому обратиться.
— Егор, — начинаю говорить после того, как он берет трубку, и с силой зажмуриваюсь, — Нам нужно срочно поговорить, — на этом мой голос садится, и я начинаю всхлипывать, — ты где сейчас? Далеко?
— Что случилось, Марин? — взволнованно меня перебивает.
— Матвея похитили, — шепчу в трубку.
— Кто похитил? Что требуют? Деньги? — сыплется на меня вереница вопросов. — Скажи сколько надо, я позвоню в банк. Закажу любую сумму.
— Одних денег недостаточно. Давай, подробности не по телефону.
— Я уже еду в аэропорт, — слышу ответ, от которого мне сразу становится легче.
Я убираю телефон и сильнее закутываюсь в плед. На какое-то время снова проваливаюсь в темноту, лекарства дают о себе знать, слишком много успокоительного. Просыпаюсь, когда чувствую чье-то присутствие.
Ко мне подходит Алекс и садится рядом.
— Марин, зачем ты позвала его? — спрашивает с осуждением, — мы справимся сами. привлечены лучшие люди.
— Потому что я так чувствую. Знаю, что должна рассказать ему правду. Сейчас.
— Не делай этого, он же не оставит тебя в покое, когда все узнает.
— Это мой ребенок, мой сын. Неужели ты не понимаешь! — кричу на него охрипшим от слез голосом.
— Мы найдем его и без Егора, у меня намного больше возможностей, чем у него.
— Может быть. Вот только он его родной отец и я уверена, если понадобиться, он жизнь отдаст за него. Чувствуешь теперь разницу между вами?
Я нахожу в себе силы встать с дивана и нетвердой походкой пройти к столику, где стоит графин с водой. Отворачиваюсь от Алекса, почему то сейчас не хочу его видеть, у него нет своих детей и он не способен прочувствовать весь кошмар ситуации на себе. Он может только посочувствовать, а мне нужна реальная помощь.
Я накидываю на плечи кофту и выхожу на улицу, подышать свежим воздухом. Подхожу к беседке и опускаюсь на скамейку. В этот момент слышу за спиной звук резко тормозящего автомобиля. Егор выскакивает из машины и бежит ко мне. Останавливается рядом и неподвижно замирает. Я поднимаю на него полные слез глаза и сильнее сжимаю руки в кулаки. Я должна сказать.
— Егор, — прочищаю горло, чтоб он отчетливо меня слышал, — Матвей твой сын.
Его лицо стремительно бледнеет, он даже немного отшатывается от меня и прижимает руку к груди так, будто я выстрелила ему в самое сердце.
Он медленно оседает на скамейку недалеко от меня и смотрит в одну точку. Даже в темноте я вижу, как подозрительно блестят его глаза. Он закрывает лицо ладонями и шумно дышит.
— Прости, что скрывала, — добавляю тихо, — я боялась, что ты заберешь его у меня.
Он медленно поворачивается ко мне и смотрит прямо в глаза, душу мою израненную царапает до самого основания. Нет в его глазах упреков и осуждения, там сожаление, боль и отчаяние, уверена, в моих сейчас то же самое. Сейчас у нас с ним одна беда на двоих, которая пусть и ненадолго, но объединяет.
У Егора в кармане начинает звонить телефон и он, немного помедлив, достает его и в смотрит на экран. Его лицо резко делается жестким и злым.
— Знаю, что уже прилетел, — слышится из трубки скрипучий неприятный голос, — я жду тебя в своем кабинете. Одного, естественно. Думаю, ты уже знаешь, о чем пойдет речь, и глупостей не наделаешь.
Я в ужасе пялюсь на телефон и чувствую, что мое состояние снова близко к обмороку, но я не могу себе позволить отключиться сейчас.
— Как ты узнал? — напряженно выкрикивает Егор.
— Поторопись, это все, что я могу тебе сказать, — недовольно гаркает этот голос и сбрасывает звонок.
Егор срывается с места и несется к машине.
— Я верну его, обещаю, — успевает сказать на прощание.
Егор
Лечу на бешеной скорости по трассе, собирая все штрафы, хочу, как можно быстрее узнать подробности и убедиться, что Матвею не причинили никакого вреда. Меня даже не удивило, что мой тесть в курсе ситуации, знаю, что он тесно связан с криминалом и сам лично замешан во многих темных делах. Только вот сейчас
