class="title1">
Глава 14
Пятнадцать лет спустя
Финансово-экономический.
Отдел кадров.
Дизайн, апгрейд, маркетинг, реклама и, безусловно, продвижение.
Проектировочный в моем, конечно же, лице:
«Я, детки, здесь. На важном месте. Как этого все и хотели!».
Конечно, Сашка. Куда же без него? Ни хрена ведь без купюрного кадила не произойдет. Не освятится земля под чью-нибудь застройку.
Костя. Естественно, само собой, и разумеется.
Кто ещё? Кого здесь, очевидно, не хватает?
Юридический? Да нет же. Зевающий Никита свет Платонов — зажравшийся, чрезвычайно хитрый игроман, любитель, бешеный фанат покера и преферанса, однако почему-то тощий по фигуре, невостребованный у женской половины человечества, короче, не женатый, перспективный, а для кого-то старый и потрепанный, но по-прежнему завидный и весьма стабильный холостяк. Последнее, с учетом новой возрастной настройки. Вообще-то парень молодой. Сколько ему? Полтинник? Четвертак? Сорок с небольшим или… Тридцать пять? Возможно, немногим больше. Как всегда, наш карманный «адвокат» почти лежит, пренебрежительно третируя ногтем указательного пальца поблескивающую позолотой перьевую ручку. Именно к нему сейчас обращается с каким-то предложением сосредоточенный, мудрый и пребывающий, что даже очень странно, в отличном настроении босс, периодически бросающий взгляд на телефон, лежащий от него по правую руку. Переписывается с новой Юлей, то есть Асей, пока протирает дорогие брюки на обязательном совещании? Смотрит сладкие картинки, при этом жёсткую эротику в своих мозгах катает? Вот же… Извращуга стильный и мобильный! Поглаживает мордашку улыбающегося ребёнка, чье изображение периодически всплывает на навороченном сенсорном экране.
Строители? Аксёнов скалится, как идиот, и мне периодически подмигивает, облизывая губы. Удавлю козлину, если Юрьев об этом раньше не узнает.
Доставка и курьеры? Возможно, канцелярия и делопроизводители? Чёрт…
— Убери руку, — цежу сквозь зубы.
— Извини, думал, как тебя отвлечь и хоть чуть-чуть расслабить? А ты не спишь? — он отпускает правое запястье, которое до злобного рычания с большим энтузиазмом разминал, придавливая в особые моменты обручальное кольцо на безымянном пальце. — Что нужно сделать, чтобы наша умненькая Лялька улыбнулась и не таращилась на окружающих её людей ядовитой маленькой змеёй? Что твой Юрьев предпринимает, когда ты злишься? Целует по-французски? Щекочет носом? Дует в лобик? Обнимает крепко? Или…
— Линяет.
— А? — он широко распахивает рот и застывает чурбаном.
— Уходит в другую комнату, там занимает любимый угол, зажмурившись, перестает дышать, замирает, притворяется погибшим, талантливо изображая бездыханное тело, и про себя считает до десяти.
— И только?
— Досчитать до двадцати не успевает, — шиплю, едва-едва ворочая языком.
— Настигаешь, что ли?
— Отвали, — моментально отрезаю.
— Хм? Вот так боится женщину, что псалмы попиком валяет? А потом? Ты его лупцуешь плёткой по крепким ягодицам, пока у стража на тебя не встанет? Ты, видимо, садистка, а он любит подчиняться и прётся от подобных унижений? Охренеть у вас семейка! — скосив глаза, наблюдаю, как Фролов прищуривается и что-то, по явным признакам, нехорошее обдумывает. — Это такая игра? Госпожа и пресмыкающийся перед Горгоной, пришибленный всей страшной жизнью, плачущий навзрыд мужчина! А у Юрьева есть узда, а кольцо на яйца Ромыч надевает, когда идёт прислуживать, чтобы…
— Всё? — перебиваю, недослушав.
— Мне всё же интересно, — бубнит, не обращая внимания на косящиеся на нас с ним взгляды, — он возбуждается от того, что ты с ним вытворяешь? А потом? Твою мать, а ведь изначально не производил впечатление отмороженного придурка, — это шепчет, подхихикивая, за воротник своей рубашки, оплёвывая светло-серую костюмную жилетку. — Теперь противно будет с ним на одном балконе находиться. Фи, мерзость! Чужая личная жизнь — определённые потёмки. Ляль, приём?
— У него спроси, — грубо отрезаю.
— Чего ты кусаешься? Я с тобой шучу, пытаюсь быть милым и предупредительным. Расслабься и позволь себе миленькие шалости, пока твой благоверный отсутствует. Юрьев, по-видимому, освободил тебя? Избавил от надоедливого общества? Дал выстраданное счастье и попросил дышать всей, целой грудью, а не только носом или жалкой половиной? — и тут же добавляет. — Так пользуйся, пока жестокий муж всё это разрешает.
— А ты тут же решил отметиться подвалившим случаем? Он тебя убьёт, Фролов! Запомни и потом не ной, когда непоправимое начнется. Ты забираешься на дикие угодья, необлагороженные, неизведанные, мрачные, а для таких, как ты, чужие и непреодолимые. Уровень не тот. Понимаешь?
— Чего-чего? — усмешка, издёвка и цинизм сквозят из всех щелей самодовольного начфина.
А сей кобель ведь абсолютно не скрывается: ссыт с упоением под первый куст на вражеской огромной территории, оставляет подванивающие метки, потираясь загривком о стволы нестриженных деревьев, напрашивается на драку до крови, необдуманно покусывая хвост и лапы давным-давно застолбленной мелкой суки.
— Ты клеишь меня, Саша! — почти авторитетно заявляю. — Причем весьма посредственно. Мне это не нравится, а Юрьев точно взбесится.
— Почему посредственно? — теперь он удивлением обрамляет взгляд.
— Потому что не ведусь на дешёвые трюки. Всё будто бы работает, однако с точностью до наоборот — я жутко раздражаюсь. Исчезни! Ты меня утомляешь…
— Не любишь ласку и сладенькие речи? — не дает договорить, зато с очень умным видом выкатывает чрезвычайно глупое предположение.
— Наоборот. Люблю.
— Не любишь прикосновения кого-то конкретного? Например, мои?
Похоже, он потерял не только здравый смысл, но и страх. Ромка ведь не станет церемониться и детально разбираться, выясняя кто здесь друг, любовник, кровный враг — в этом я уверена. Юрьев — жуткий собственник, тиран и долбаный единоличник. Эгоист проклятый. Маменькин сынок. Малодушный циник. Ничтожный человек. Палач. Убийца. Кровопийца! Как он, падла, брезговал находиться со мной в одной комнате после того, что тогда случилось! Те сволочи понюхали его «дерьмо» и неосмотрительно позволили себе «ноктюрном» насладиться. До сих пор перед глазами стоит гнусная картинка отворачивающегося мужа. Пока я, как могла-умела, старалась наладить наши к херам утраченные сексуальные отношения, подлец нашел отличный способ и единственный выход из непростой, тяжёлой, психологически ущербной ситуации.
«Наш Рома Юрьев трусит и с большим трудом выносит ненависть, которую якобы в моих зрачках читает» — как тут недавно оказалось. Уверена, что муж играет, строит из себя несчастного, предпочитая закрывать глаза и отворачиваться, утыкаться носом в мои ухо, шею, щеку, прикусывая при этом мочку, скулу, кожу. Он делает всё, чтобы не встречаться взглядом. Вот так я неприятна человеку, который считает, что такие издевательские отношения всё же лучше, чем развод, разъезд и девичья фамилия.
А с этим членом он, без сомнения, разберется по отсутствующим правилам-понятиям:
«Какого чёрта, Саша, ты прёшь туда, где тебе, миленький, совсем не рады?». Жертва палача даже не успеет сгруппироваться, зато отхватит и, возможно, склеит ласты, как случилось десять лет назад в той тесной камере.
— Убери, сказала, — вытягиваю кисть из цепкого захвата.
— По-прежнему считаешь, что я
