Седой доктор, так поначалу напугавший Лялю, в последующие дни приходил к ней еще пару раз. Вероятно, его приятно поразило Лялино безропотное поведение. Больные ему обычно попадались неспокойные. К кому-то, едва вышедшему из комы, приезжали разбираться сотрудники милиции. Кто-то умудрялся «закапывать» себе наркотик, незаметно добавляя его в раствор в капельнице. Вот тебе и «очищение организма»… Побеседовав с Лялей еще раз для пущей убедительности, старенький доктор ворчливо выдал:
— Молодая, красивая, вся жизнь впереди! Что ж ты с собой делаешь? Завязывай немедленно!
Ляля согласно кивала и обещала непременно завязать, как только выйдет из больницы, но сама прекрасно понимала, что это легче сказать, чем сделать. Организм вроде и сумел справиться с передозировкой, но Ляля чувствовала себя все хуже и хуже. Трех дней хватило, чтобы вновь с головой погрузиться в депрессию. Нежелание принимать действительность в чистом виде мучило сильнее, чем боль или озноб. Кто знает, может, уже следующий укол станет для нее последним? Ведь доза растет неуклонно. А денег на клинику слишком мало. Как выбраться из этого бесконечного лабиринта, да еще чтобы родители ничего не узнали? А может, и выбираться не стоит? Пусть будет что будет…
Наконец мучительное пребывание в больнице закончилось. Распрощавшись с новой знакомой, которую выписывали в тот же день, и посоветовав ей быть впредь в гараже поосторожнее, Ляля получила свои вещи. Героин был надежно упрятан в подкладку сумки — даже если бы там все перетряхнули, порошок остался бы в целости и сохранности. В ближайшем подъезде маленькая дорожка помогла девушке взглянуть на мир по-новому. Жизнь продолжалась! Хорошее расположение духа помогло Ляле принять решение: прежде всего следует извиниться перед Татьяной. Девушка старалась не думать о том, что случится, если хозяйка «откажет от дома».
Когда Лялька оказалась перед знакомой дверью, вся ее смелость куда-то испарилась. Она никак не решалась нажать на звонок, с мучительным стыдом раз за разом безрезультатно поднося палец к выпуклой кнопке. Все же набралась храбрости и позвонила.
Открыв дверь, хозяйка посмотрела на нее круглыми от изумления глазами:
— Ах ты, б… паршивая! Еще смеешь тут появляться? Чего тебе?
У Ляли от такого приветствия пропал дар речи. Все же она сумела пролепетать что-то вроде:
— Извините… просто пришла попросить прощения.
Она уже собралась произнести заготовленную речь, но Татьяна ее выслушивать была не намерена.
— Это все? Проваливай отсюда подобру-поздорову, — гаркнула сутенерша.
Испарившийся, словно утренняя роса, светский лоск и налитые злобой глаза лишили Татьяну всяческого сходства с той дружелюбной хозяйкой, которая некогда терпеливо объясняла Ляле «устав» своего заведения. Куда только девалась добрая и заботливая «мамочка»? Еще раз рявкнув на Лялю, она захлопнула дверь. После такого приема незваной гостье ничего не оставалось, как развернуться и вызвать лифт. Впрочем, Татьяна так и не успокоилась. Из квартиры доносился трехэтажный мат, адресованный, как легко было догадаться, Ляле. Такой реакции девушка не ожидала, но, в конце концов, Татьяна — стерва редкая. Другой вопрос, где теперь искать «работу»…
Ляля уже была готова зайти в кабину лифта, как дверь резко отворилась.
— И хватило ведь совести прийти, — продолжала кричать хозяйка, чье самолюбие было уязвлено. — Ты хоть представляешь, что натворила?
— Представляю, — тихо ответила Ляля, повернувшись к собеседнице лицом.
— Ни хрена ты не представляешь! — еще сильнее заорала Татьяна. За ближайшей дверью послышались шаги: видимо, крик услышали соседи. Пришлось Татьяне понизить голос и немного успокоиться. Она махнула рукой, предлагая Ляле войти: — Ну давай, а то сейчас весь дом сбежится.
Ляля прошла в квартиру, зная, что скоро пожалеет об этом. На нее немедленно обрушился поток ругани. Девушка спокойно выслушала все нелестные выражения в свой адрес. Минут через десять хозяйка наконец выдохлась, затихла и вопросительно посмотрела на Лялю: она ждала извинений и оправданий, но Ляля молчала. А что говорить? Она вдруг поняла: в салон больше не придет, а лишний раз потакать Татьяне не хотелось.
— Так и будешь молчать? — язвительно спросила хозяйка.
— Мне остается лишь извиниться за причиненные вам неудобства, — сквозь зубы процедила Ляля.
— За причиненные мне неудобства! — передразнила ее Татьяна. — Я из-за тебя кучу денег потеряла, клиентов хороших. Пришлось тебя в больницу тащить. Не «скорую» же на дом вызывать, чтоб нас всех накрыли! Лучше б ты сразу сдохла, идиотка! Скажи Андрею спасибо, сам тебя к врачам отвез. Что б я без него с тобой полумертвой делала?
— Андрей? Это кто? — удивилась Ляля.
— Помнишь, толстый такой, здоровый? На тебя, дуру, еще глаз положил.
Ляля напряглась и с большим трудом припомнила мужчину, заговорившего с ней в тот вечер. Она слегка поежилась — симпатичным его точно назвать было нельзя. Довольно угрожающая фигура. Странно, что он стал помогать какой-то незнакомой наркоманке из борделя. Ей вдруг ужасно захотелось никогда больше не видеть Татьяну и не появляться в этой квартире. Да и «похвал» она уже наслушалась на всю оставшуюся жизнь.
— Ладно, спасибо вам за все, я, пожалуй, поеду домой. — Ляля направилась к выходу.
— Кстати, он тобой интересовался, — крикнула ей вслед Татьяна.
— Кто? — снова не поняла Ляля.
— Кто-кто? Андрей. Я ему твой домашний телефон дала, а ты уж сама разбирайся, чего он хочет.
Телефон! Домашний! По которому вычислить адрес ничего не стоит. Ляля вышла из салона на негнущихся ногах. Она и так не могла отделаться от мыслей о Дашиной смерти. Что ожидать от этого Андрея? Может, это была своеобразная месть хозяйки? Хотя нет, та легко могла подставить Лялю по полной программе. «Если здраво поразмыслить, я еще хорошо отделалась, — решила Ляля. — Жива, относительно здорова, и никто на меня не заявил. Новый салон найти несложно, их сотни по Москве. А Андрей этот… В крайнем случае другую квартиру сниму».
На следующий день с утра Ляля поехала в Гнесинку, потом заскочила проведать родителей, но долго засиживаться дома не стала, сославшись на то, что ей надо наверстывать упущенное в институте. На самом деле сидеть и врать про свою замечательную поездку в Петербург просто не было сил. За год тонкая поначалу перегородка, которую воздвиг между Лялей и ее семьей героин, превратилась в высоченную крепостную стену. Что бы она теперь ни говорила маме с папой, отчасти было ложью. А те ничего не замечали и свято ей верили. Ведь их Лялечка всегда была самая умная и замечательная. Ляле от этой их уверенности становилось особенно тяжело. Но правила уже давно устанавливала не она. Затеянная игра требовала мастерства блефа при «плохой руке». Приходилось делать вид, что в ее жизни все обстоит лучше некуда.
