Зоя осталась на кухне одна.
Этот мальчик…
Какое-то смутное воспоминание промелькнуло в ее сознании. Но она никак не могла ухватить его суть. Это воспоминание было связано с дочкой Аней. Когда же это было? Да, кажется, несколько лет назад. Анюта приходила за деньгами. Зоя еще поразилась, насколько дочь изменилась за тот прошедший год. Лицо опухшее от пьянки, под глазом сходящий синяк, мочка уха заклеена пластырем, одежда неряшливая и грязная. И это была молодая еще женщина! Сначала она пришла с таким же потрепанным кавалером.
«Вот, маманя, знакомьтесь, это мой новый муж», — заявила дочь, выталкивая перед собой плюгавое созданье лет на пятнадцать старше ее.
Оба гнусно хихикали и обменивались игривыми взглядами. Зоя промолчала.
«Ну, чего стоишь пнем? Поздоровайся с мамой!» — Анюта зло толкнула «мужа» в бок.
«Здрассе», — кивнул тот, показав блестящие коронки.
«И до свидания», — ответила Зоя.
«Че такое? Зять не понравился?» — недовольно качнулся плюгавый. — А вы мне очень даже нравитесь.
«Все, поздоровался и иди. На скамейку сядь. Куда пошел? Да вон там скамейка! Козел! — Аня произнесла это, растягивая букву «з». — Ну, мама, надо же отметить это дело».
«Когда ты последний раз смотрелась в зеркало? — холодно спросила Зоя. — Тебе не стыдно так по городу шляться?»
«Ой, да не начинай ты снова! Ты уже как наша Фифа стала. Ну точь-в-точь, как она! Ц-ц-ц! — передразнила она, повертевшись из стороны в сторону, а потом вульгарно расхохоталась. — Скоро вас и не отличу друг от дружки!
«Хватит! — оборвала ее Зоя. — Чего тебе надо?»
«А денег на свадьбу! Представляешь, зарплату задержали на неделю. Я вчера ходила к директору. Говорю, дай хоть авансом! Совсем, что ли, страх потерял? Так фигу! Я, говорит… так и так, денег дать не могу пока. А мне, говорю, как жить? Ни копейки в кошельке! Чем мне семью кормить? Ничего, говорит, не знаю, ждите. А я женюсь… Тьфу! Замуж выхожу! Как он тебе? Слесарь-сантехник! Там сходит починит, тут подкрутит, Здесь воду перекроет. Денежный человек!»
«Что же твой «денежный человек» на свадьбу не заработал?»
«А в отпуску он сейчас! Денег ни шиша! Хлеба не на что купить, — Анюта мгновенно впала в слезливость. — А у тебя всегда есть. Я знаю. Че теперь, родной дочке с голоду помирать?! Да?»
«Ах, вот ты когда вспомнила, что у тебя мать есть! Понятно. Не дам я тебе денег. Пропьешь, знаю. Пошла бы лечиться, дала бы. А так нет».
«Сама иди лечиться! Вместе со своей старухой! Чтоб вы обе окочурились!» — завопила Анюта.
«Замолчи, или ты меня знаешь», — пригрозила Зоя.
«Ну хоть сколько дай!» — снова зарыдала Анюта, но Зоя ее уже не слушала.
Через несколько дней дочь пришла с маленьким насупленным мальчиком. На мальчике была простенькая рубашка в клетку, шорты с Микки-Маусом на кармашке. Белобрысую головку его покрывала смешная панамка. Да и сама дочь выглядела поприличнее — юбка, более-менее чистая кофточка и кожаный пиджак, чуть порезанный на рукаве.
Зоя узнала мальчика. Это был Витя, сын Анюты. У Анюты его забрали, едва ему исполнилось три года. Зоя сунулась было с усыновлением, но ей тут же дали от ворот поворот.
«Вот, поздоровайся с бабушкой, Витенька, — сюсюкала Анюта. — Бабушка у нас добрая, бабушка даст нам денежек, правда? Скажи: «Бабушка, дай нам денежек. Мы теперь будем жить хорошо-хорошо. Лучше всех на свете».
Зоя тогда еле сдержалась, чтобы не закричать на эту поганку. Руки ее дрожали, а в горле застрял давящий комок.
«Иди, поиграй в песочнице, а мама с бабушкой поговорит».
«Как ты его забрала из детского дома?» — тихо спросила Зоя.
«Не украла, можешь не волноваться. Я мать. Имею право гулять с сыном», — надменно заявила Анюта.
«Ты не мать. Ты… ты… тварь ты подзаборная, вот ты кто! Ты же себя погубила, жизнь свою обгадила! Как ты живешь? Как? Боже, боже, Аня, сколько раз просила тебя…»
«Ты денег мне дашь? Мне не с чем в парк с ребенком сходить».
Зоя рывком открыла сумку, достала кошелек и вытащила оттуда все купюры.
«На! На! Пропади ты пропадом! Все забирай! Лучше бы я тебя не рожала, паскуду такую!»
«Наверное, и правда, так было бы лучше, — ответила Аня, пряча деньги в карман. — Витенька! Пошли, сынок! Будем кататься на каруселях».
Витенька, Витенька, Витенька…
И личико, и волосы…
Сам пришел.
А если не он? Показалось? Ведь сказали же, что усыновили.
Спросить! Надо спросить!
* * *
Когда Кристина уже открывала дверцу такси, из подъезда выбежала Зойка.
— Стойте! Стойте! Подождите!
Никогда еще Кристина не замечала в ней столько беспокойства и тревоги, будто она упускала что-то важное.
Зоя подошла к парню, пристально разглядывая его.
— Тебя не Витя зовут?
— Витя. А что?
Зоя прикрыла рот рукой. Глаза ее сделались страшными. Столько боли, столько скрытого понимания, столько отчаяния — одним словом, столько чувств разом Кристина никогда не видела на ее обычно бесстрастном лице.
— Я Зоя. Баба Зоя. Помнишь меня? Твою маму Анютой звали? Да?
— Ну? — нахмурился парень, краснея с каждой секундой.
— Деточка, — простонала Зоя, протягивая к нему руки. — Деточка ты моя золотая! А где ж ты был, родненький? Господи! Мне же сказали, что ты уехал. Отправили тебя далеко, к чужим людям… А я, дура старая, позволила! Как же я позволила? — она прижала его, окаменевшего и безмолвного, к себе. — Ничего у меня не осталось, родненький! Одна я. Ни кола ни двора на старости-то лет! Витенька, внучек мой родной, прости меня! Прости меня, бабку-то свою дурную! Жила, ничего не видела! О суете пеклась. Детей упустила… Ой, не могу!
Зоя бухнулась перед ним на колени, обняла, рыдая в голос, уже ничего не в силах говорить.
Ошеломленный Витя поднял руку и осторожно погладил ее по седеющим волосам.
— Я узнал, — тихо сказал он, шмыгнув носом. — Слышишь, я узнал. Не надо, ба… Вставай. Ну что ты?
— Господи, не дай никому такой судьбы, как мне! — уткнувшись ему в живот, голосила Зоя, не замечая, что стоит коленями в воде. — Все по ветру! Ни жизни, ни веры, ни радости! Как проклял кто! Господи, прости! Прости! Прости! Прости! Прости зло мое, прости за детей моих! Прости за дитятко это! Я его к сердцу прижму, никому не отдам больше! Только прости старуху!
Таксист вышел из машины и озадаченно спросил у Кристины, прижимавшей к глазам платок.
— Что у вас тут такое?
— Все нормально, — ответила она. — Все абсолютно нормально.
— Чего ж все плачете?
— Хотим — плачем. Хотим — смеемся. Жизнь такая у нас.
— Н-да, — двусмысленно покачал головой таксист и закурил.
