— Да, — прошептала я.
— Откинься. Я хочу, чтобы ты чувствовала меня целиком.
Я медленно, даже замедленно села на него. Не до конца, лишь наполовину, и злорадно улыбнулась, видя нетерпеливое выражение на лице Кирилла.
А потом так же неторопливо начала двигаться, совершенно сознательно доводя его до исступления.
Этот парень хочет уехать в Штаты, когда такая прекрасная я остаюсь здесь? Пока я ещё не готова уехать с ним в другую страну? Пусть помучается.
— Не дразни меня, — хрипло сказал Кирилл. — Отомщу.
Я наклонилась к нему, обнимая себя под грудью ладонями, подчёркивая её очертания. Такие округлые, такие соблазнительные.
— Мсти, — прошептала я. — И пусть месть твоя будет страшной.
Я вобрала его в себя до конца, не отрывая взгляда от Кирилла. И медленно вышла почти целиком. Снова и снова, то всем телом садясь на его бёдра, то совсем выскальзывая. Меня начало это заводить. Его мужская твёрдость, давящая на все мои чувствительные точки, возбуждала, а ещё сильнее возбуждало его лицо, на котором отображалось почти детское возмущение ребёнка, которого дразнят конфетой.
— Ну всё, — угрожающе произнёс он. — Держись.
В мгновение ока я оказалась опрокинутой на спину и прижатой за локти. Я успела только ойкнуть, как моя ночная рубашка задралась, руки снова были свободны, и кружевная ткань скользнула через них на пол, оставляя меня обнажённой перед Кириллом.
А потом он резким движением вошёл в меня, и начал двигаться так сильно и быстро, что у меня потемнело в глазах.
— Я тебя никуда не отпущу, — прошептал он, быстро, лихорадочно целуя меня в губы. — И никому не отдам. Я люблю каждую твою колючку. И хочу от тебя целый выводок ежат.
— Двух максимум! — решительно выпалила я.
Он чуть замедлился, нависая надо мной на руках.
— Хм. А не шесть?
Мы засмеялись, и Кирилл поцеловал меня снова. И меня унесло.
Я обхватила руками его шею, целуя уши, покусывая чувствительную мочку, скользя языком по гладким изгибам. У него вырвался стон, и я прижалась крепче, раздвигая ноги шире, двигаясь бёдрами навстречу.
— Кириллка, — прошептала я. — Мой любимый ёжик.
Прижаться крепче, обнять сильнее, двигаться быстрее, любить дольше…
На коже выступили капельки пота. Я задыхалась, ловя каждое движение: Кирилл двигался так сильно, так умело, что я с каждым мигом замирала от предвкушения, готовая перелиться за край.
— Да, вот так, — хрипло прошептала я, — именно вот так, ещё…
Мы выплеснулись одновременно, хрипло дыша. Я сглотнула. Секс. Лучшая разрядка в мире, и я готова заниматься ей каждую ночь и каждое утро.
Днём я буду писать романы. Хотя… ведь писателям положен небольшой перерыв, не так ли?
Я счастливо засмеялась, раскинув руки. Всё было прекрасно.
— Ну вот видишь, — произнёс Кирилл, ложась рядом со мной. — Ты меня любишь, и я тебя люблю: что может пойти не так?
— Не произноси этих слов, — мрачно сказала я. — Я всегда пишу их, когда планирую в романе очередную гадость. Как правило, крупную.
— Глупости. Не существует примет и предсказаний, ежонок. Судьбу делаем мы.
Ясная луна светила в окно, и в этот момент я была согласна с Кириллом во всём.
Судьбу делаем мы. И завтра судьба моего романа решится.
Как не хочется прощаться с Кириллом Вяземским и Ириной, подумала я. Но второй том бывает только тогда, когда история не закончена, а здесь я рассказала всё, что хотела рассказать. Они встретились, полюбили и обрели друг друга. К чему много слов?
— Спокойной ночи, — прошептала я. — Кстати, тебе снятся сны обо мне?
Кирилл обнял меня поудобнее.
— Только те, где ты целомудренно сопишь в пижаме и шерстяных носках. А тебе?
— Не помню, — сказала я. — Но, уверена, сон, где ты исполняешь стриптиз, мне приснится обязательно.
— Надо будет как-нибудь взять тебя в ночной клуб.
— Спаиваешь?
Он поцеловал меня в лоб.
— Обязательно. Ещё и в покер играть научу.
— Чтобы раздеть меня до нитки.
— Ты видишь меня насквозь.
Я тихо засмеялась.
Ужасно хотелось спать. И одновременно — длить рождественское чудо, когда ты лежишь в объятьях того, кого любишь, и вы понимаете друг друга без слов.
Ничего. Завтра я преподнесу ему мой роман: лучший подарок в мире. После себя самой, конечно.
Очень скромной себя. Сразу же видно.
С этой мыслью я заснула на руке Кирилла, улыбаясь.
Глава 43
Утром седьмого января я всё-таки с тайной надеждой заглянула под ёлку. И обернулась на Кирилла.
Тот стоял в дверях кухни, ехидно улыбаясь. Чёрт. Он видел меня насквозь.
— Просто посмотрела, — буркнула я. — Не буду притворяться. Всё честно, ты меня избаловал, и я решила проверить: вдруг повезёт?
— Всё честно, — подтвердил Кирилл. — И сейчас ты позавтракаешь и будешь честно писать роман.
— Дописывать.
Кирилл моргнул. Кажется, мне удалось его удивить.
— Что?
— Я готова сегодня предоставить его заказчику, — невозмутимо сказала я. — Мне осталось лишь зафиналить.
Он помолчал несколько секунд.
— Будешь перечитывать?
Я покачала головой.
— Я каждое утро перечитываю вчерашние сцены. Мне хватит.
Я бросила задумчивый взгляд на ноутбук.
— Я бы хотела проверить, насколько моя книга оказалась бы популярной, если бы она не была подарком на годовщину жене олигарха, — сказала я негромко. — Утонула бы она в море самиздата? Или пошла бы по сарафанному радио?
— Я ещё не читал текст, — напомнил Кирилл.
— Представь, что он хорош. Как и всё, что я делаю.
Кирилл засмеялся.
— Это легко. Существуют методы продвижения, ежонок. Честные и нечестные. Контекстная реклама, баннеры, посты в соцсетях. Вирусная реклама, которая куда эффективнее. Ну, и купленные комментарии и оценки.
— Или накрученные ботами, чтобы взлететь в рейтингах. В голосованиях и так далее.
— Угу. Но они влияют лишь на одно: насколько быстрее книгу заметят. Всё. Дальше всё зависит от текста.
— Я хочу, чтобы быстрее заметили! — возмущённо заявила я.
— Кто бы говорил, ежонок. У тебя олигарх, миллион и я. Пятидесятитысячного тиража тебе мало?
Я притихла.
— То-то же. Идём завтракать.
Пшённая каша была великолепна. Или я проголодалась.
— Во сколько мы едем? — спросила я с набитым ртом, откусив от бутерброда с бужениной. — После обеда, ничего не изменилось? Я успею дописать?
Кирилл закатил глаза.
— Роман с миллионным гонораром. Дело, можно сказать, всей твоей жизни, от которого зависит твоя репутация и будущая карьера. И ты небрежно дописываешь его перед обедом, чтобы успеть на встречу? Ежонок, твои приоритеты меня пугают.
Я пожала плечами.
— А что мне делать? Как большие дяди, делать вид, что роман — это Большая Литература, и ты станешь живым классиком, только если будешь весь год бездельничать и выдавать по три абзаца в день?
— Зато гениальных.
— Пффф. Я не верю, что они вкалывают по восемь часов и выдают не больше страницы. Особенно если пишут обычную прозу про обычных людей, а не исторические саги. Как можно хотеть писать, уметь писать, любить писать, делать это блестяще — и писать так мало?
— Вкалывать можно по-разному, ежонок. Изучать столь нелюбимую тобой матчасть, например. Или переписывать.
— А читатели ждут и страдают. Я страдаю! Так нечестно!
— Не сочувствуешь ты коллегам, я смотрю.
— Просто я злая. Почему я не могу читать книги от любимого писателя не раз в год, а три?
— Потому что он человек и имеет полное право поваляться на пляже вдоволь и попутешествовать, набираясь впечатлений, а затем забрать свой миллионный гонорар, ехидно улыбнуться и улететь в своё Баунти. Не ворчи, ежонок. Все люди разные, и авторы тоже.
— Да, Капитан Очевидность. — Я встала из-за стола. — И раз уж ты всегда прав, то тарелки мыть тоже тебе.
И улизнула из кухни, не дожидаясь его ответа.
