тот момент, где он… где я…
– Тварь, – отшвырнул меня к двери.
Едва не упав, я схватилась за горло. С ужасом смотрела на Якова, а по щекам текли слёзы. Глубоко судорожно вдохнула. Замотала головой.
– Ничего не было, Яков! – как можно громче. Голос звенел истерикой и слезами. – Мы просто…
Он стремглав подлетел ко мне. Только на мгновение взгляды наши снова встретились, и мне стало ясно – лучше ничего не говорить. Потому что фотографии были куда красноречивее.
Яков подволок меня к выходу, потом дальше по холлу.
– Папа! – донеслось сзади.
Сердце ударилось о рёбра и бухнулось вниз.
Яков остановился. Не отпуская меня, посмотрел на дочь.
– Папа! – она подбежала ближе и замолчала, уставившись на меня. Её большие голубые глаза распахнулись. Я облизнула губы.
– Почему Мирося плачет? – выпалила малышка звонко. – Папа…
– Быстро к себе! – рявкнул Яков.
Из кухни вышла горничная. Посмотрела на нас, на Майю, но прежде, чем успела что-то сказать, Яков распорядился:
– Отведи её наверх. Сейчас же! Иначе вышвырну, как и эту шлюху.
Майя запротестовала, но Яков больше не обращал на неё внимания.
– Послушай меня, – я попыталась упереться. – Послушай же ты! Это ничего не значит, Яков, я…
Остановился он, только когда мы оказались на улице. Уже опустились сумерки, и территория была подсвечена фонарями.
Я схватила его за руку уже сама. Хотела попытаться объяснить, но Яков грубо разжал мои пальцы.
– Здесь больше, чем достаточно за твои услуги, – сунул что-то в карман моих штанов. На лице его было всё то же презрение пополам с отвращением. К нам подошёл охранник, и Серебряков буквально бросил меня ему.
– Выстави её за ворота.
– Ты не можешь… – прошептала.
Он ничего не сказал. Только взял мою ладонь и вложил в неё паспорт, обжёгший пальцы. Слёзы потекли сильнее, отвращение в его глазах стало абсолютным.
– Ты не можешь, – всхлипнула я.
Охранник настойчиво повёл меня прочь, но я упёрлась. Оглянулась и увидела только, как Яков, развернувшись, возвращается в дом.
– Яков! – вскрик пополам со всхлипом. Он посмотрел на меня в последний раз. – Я же тебя… – тихое «люблю» заглушил хлопок двери.
– Пойдёмте, – охранник подтолкнул меня вперёд. – Вам пора.
Глава 48
Яков
– Где Мирося?! – не успел я войти в дом, раздался с лестницы крик Майи.
Вырвав ладонь из руки горничной, она стремглав бросилась ко мне.
– Майя! – неуклюжая девица поспешила за ней. Хотела схватить снова, но не успела.
– Чёрт подери! – гаркнул я, когда обе оказались рядом. – Ты что, не способна справиться с ребёнком?!
– Пр… – начала было горничная, но Майя перебила её:
– Где Мирослава?! – схватила меня за штанину и потянула. – Почему Мирослава ушла?! Папа! – её звонкий голос звучал требовательно. Она дёрнула ещё сильнее. – Папа!
– Майя, пошли, – попытка горничной увести Пчёлку провалилась.
Та глянула на неё волком, вскинула голову и ещё крепче вцепилась в штанину.
– Пошла вон, – приказал я растерявшейся служанке. Она замешкалась. Видимо, пыталась сообразить своей пустой башкой, что лучше – подчиниться или попробовать всё-таки сделать то, что было приказано изначально. – Ты глухая?! Пошла вон, я сказал!
Пискнув, она серой мышью юркнула в кухню. Майя снова потребовала сказать ей, куда подевалась сука, которую я только что вышвырнул за дверь.
– Ушла, – процедил и хотел взять дочь за руку, чтобы увести в комнату. Но только потянулся к ней, она шарахнулась от меня.
– Ты выгнал Мирославу! – закричала она. – Ты маму выгнал, Мирославу выгнал! – её губы задрожали, рот искривился. – Зачем ты выгнал Мирославу?!
– Я никого не выгонял, – в глазах Пчёлки появились слёзы. Каждый раз, когда она плакала, я чувствовал себя совершенно беспомощным, и это вызывало у меня гнев. На неё и на самого себя. – Она сама ушла. Успокойся, Майя, – хотел подойти, но она опять отпрянула от меня и закричала ещё громче:
– Не сама! Не сама! Она хотела быть моей мамой! И я… – губы искривились сильнее, из глаз брызнули слёзы. Да чёрт подери! Нужно было вернуть эту дрянь и прикончить. – Это ты! – истошно закричала Майя, всхлипывая уже открыто. – Ты! Ты всех прогоняешь! Из-за тебя все уходят!
– Прекрати, Майя! – всё-таки схватил дочь за плечо.
Подавил гнев и присел около неё на корточки. Она зарыдала. Пыталась вывернуться, выкручиваясь маленькой юркой рыбкой.
– Прекрати плакать, – прижал к себе. – Ты же знаешь, что, когда плачешь, тебе становится плохо. Ну… – с шумом втянул воздух. Прежде, чем успокаивать дочь, мне нужно было успокоиться самому. – Прекрати, – как можно сдержаннее.
– Я не хочу, чтобы Мирося уходила, – прохлюпала Пчёлка. – Папочка… Я хочу, чтобы она осталась с нами.
Сжав зубы, я продолжал молча поглаживать рыдающую дочь по голове. Сидел посреди холла, смотрел на пустую лестницу, а перед глазами мелькали рассыпанные по столу фотографии. Рихард позвонил мне минут за двадцать до прибытия поезда. Хрен знает откуда вылезли проблемы с органами опеки. Что конкретно, Агатов как раз был намерен разобраться. Поездка в Санкт-Петербург оказалась для меня по большей части пустой тратой времени. Демьян пообещал подключить все связи, но, как и я, он был ограничен в манёврах. Тем более, что Кирсанов наперёд просчитывал каждый ход. Действовать надо было вдумчиво и осторожно, чтобы потом это не сыграло ему на руку. Чёртов адвокат умел выворачивать в свою пользу каждую мелочь.
– Папочка… – Майя немного успокоилась. Её влажные ресницы слиплись, на щеках всё ещё были заметны следы слёз. – Сделай так, чтобы Мирося не уходила. Пожалуйста, папочка.
Я снова с шумом втянул через нос воздух. Нет, прикончить эту тварь было бы слишком просто. Взгляд застлала красно-чёрная пелена. На каждом из кучи вывалившихся из конверта снимков была Мирослава. Не одна – с ублюдком, который отделал её когда-то, как Бог черепаху. То ли мозгов у неё оказалось ещё меньше, чем можно было предположить, то ли хрен знает, что ещё. Принёсший простой крафтовый конверт
