Нам было трудно вместе, заводились, срывались друг на друга. Да, трудно — но и легко тоже.
Я запретила себе думать о нем. Надеялась, что перешагнула через эти чувства. Четыре года прошло. Жила дальше. Училась, работала. С Костей встречалась. У всех бывает первая любовь. Но мало у кого она переходит во что-то серьезное. Кеший вон клялся, что будет любить Марго вечно, а сам женился на Катьке. Да и Севка тоже собрался. Может, и женился уже. Больше никаких новостей с той стороны не поступало. Марго теперь работала в другой школе, с Евгешей не общалась.
Да, я думала, что у меня все закончилось. Тогда почему так подбила эта новость? И снова пришлось собирать себя по кусочками. Буквально склеивать. Убеждать, что мне все равно. Наверно, и за Костю цеплялась, как за спасательный круг. Кажется, получилось. К весне стало спокойнее. И почти такое, по-Костиному: ну, значит, судьба. И вот пожалуйста — это поздравление. Как подлая насмешка.
На колу мочало — начинай сначала.
Я не ответила. Долго смотрела на эти тупые цветы, читала тупую приписку.
«С любовью, сволочь»…
Интересно, а сволочь в данном контексте — это что? Обращение или подпись? Как это понимать? «Поздравляю тебя с любовью, сволочь Маша»? Или сволочь Сева поздравляет меня с любовью?
Странное дело, но от частого употребления слово «сволочь» как-то стерлось. Когда я называла так Севку в школе, вкладывала всю свою злость. То, как он бесил меня тогда. А сейчас… Я не знала, что сейчас. Просто хотелось плакать.
Я думала о нем весь день. Гнала эти мысли, но они возвращались. Неотвязные, как боль от занозы, которую не вытащить. И думаешь: ну и черт с ней. Будет нарыв — выйдет сама, с гноем.
Я не ответила. Просто закрыла воцап и убрала телефон подальше. Вылизала квартиру, погладила платье на вечер, достала учебник по акушерству. Но смысл прочитанного ускользал. Время тянулось, тянулось, и я обрадовалась, когда наконец уже можно было вызвать такси и поехать в ресторан.
«Никакого метро», — сказал Костя по телефону и скинул денег на карту.
Весь день я ждала вечера, а в ресторане стало так муторно, что не могла дождаться, когда же наконец поедем домой. Ночью проснулась и не могла уснуть. Осторожно встала, чтобы не разбудить Костю, взяла телефон и ушла на кухню. Открыла воцап, снова долго смотрела на поздравление…
«Спасибо, Сева».
Черт, зачем⁈
Еще можно было удалить, но… нет, галочки уже поголубели.
И что тебе не спалось-то, Сева?
Хотя у них там, кажется, еще вечер.
«Как ты, Маша?»
Когда-то он написал так же: «Привет, как ты?» Только в Контакте. Когда я болела.
«В порядке».
На секунду зажмурилась, вдохнула поглубже и… отправила следом:
«А ты?»
Зачем???
«И я. Пожалуйста, береги себя, ладно?»
«Постараюсь. И ты тоже. Спокойной ночи».
«Спокойной!»
Экран погас, а я все смотрела и смотрела на него, как будто ждала, не появится ли что-то еще.
— Маш, ты чего тут?
Вспыхнул свет, ударил по глазам. Я прикрыла их рукой и почувствовала под пальцами влагу. Даже не заметила, что текли слезы. Вытерла быстро, пока не увидел Костя.
— Проснулась, не могла уснуть. Пошла водички попить. Сижу вот, думаю. Как все будет дальше. Страшно, Кость.
— Конечно, страшно. Страшно, что никак не можешь на это повлиять. Ну да, маску носить, руки мыть, скопления людей избегать. Но, по большому счету, это не поможет. Думаю, переболеют все. И не по одному разу. Вопрос в том, кто как это перенесет. Сейчас летальность короны в три раза выше, чем у гриппа. Нет ни лекарств, ни вакцины. У него очень высокая способность к мутированию, и мы пока не знаем, по какому пути он пойдет. Может, каждый новый штамм будет опаснее предыдущего. А может, наоборот, и тогда пандемия плавно сойдет на нет. Я склоняюсь к второму варианту, с биологической точки зрения он более вероятен. Совсем вирус, конечно, не уйдет, но превратится в банальную сезонную инфекцию. Но когда это случится и сколько миллионов жизней он унесет…
Я уткнулась носом ему в грудь и дала волю слезам. Чувствуя себя при этом… да, последней сволочью. Потому что боялась не столько ковида, сколько себя самой — такой дуры. Непредсказуемой и опасной, как этот долбаный вирус.
Сева
Говорят, что проблемы надо решать через рот. Просто разговаривать. Обсуждать. Не придумывать и не додумывать за других.
Интересно, они сами это умеют — те, кто так говорят? Вряд ли. Потому что это умение — как суперспособности. Но советовать другим, как им надо поступить, всегда проще и интереснее.
Я мог бы ответить на ее коротенькое «А ты?» совсем по-другому. Написать, что она нужна мне. Что люблю ее — даже сейчас, когда с нашей последней встречи прошло уже почти пять лет. Что скучаю и беспокоюсь за нее.
Мог бы… Но не смог. Я был не нужен ей тогда. Было бы глупо думать, будто за это время что-то изменилось. Если только в сторону еще большей ненужности. Ответила? Ну и что? Почти сутки прошли после того, как она открыла мое поздравление. Хотела бы — ответила бы сразу. А так… обычная вежливость.
И все же я не удержался. Попросил беречь себя. Хотя это была какая-то банальная бессмысленность. Но то, что происходило, было страшно. Сначала никто не принимал всерьез. Даже месяц назад, хотя люди умирали уже тогда. Ну и что, говорили, от гриппа тоже умирают. И вдруг все стало слишком серьезно. В середине апреля мы перешли на удаленку. Я выходил из дома только по вечерам — на пробежку в парк. Продукты заказывал на дом, под дверь. Кое-где студентов-медиков отправляли работать в коронавирусные больницы. Может, и в России тоже? Я волновался за Машу.
В конце мая заболел Диего. Элька позвонила мне в дикой истерике. Первой мыслью было то, что она беспокоится о своем положении. Умрет он — семейную визу, может, и не аннулируют сразу, но уж точно не продлят. Однако, похоже, ее волнение было искренним. Диего долго лежал в реанимации в очень тяжелом состоянии и все-таки выкарабкался. Элька позвонила, рыдая уже от счастья, и я все же не удержался — задал тот самый гадкий вопрос о первопричине подобных эмоций.
— Можешь не верить, Сев, — всхлипнула она. — Но я его люблю. Правда. А все остальное — это уже вторично.
— Ну и слава богу, — у меня отлегло
