– Чего надо? – грубо спросила она.
– Я… мы к Михаэлю Саттону, – объяснила я.
– Вы не та, которая звонила недавно? – спросила она, отступая назад с недовольным видом.
– Да, мэм.
– Я же сказала…
– Кто, черт возьми, там? – услышали мы мужской голос.
– Одна из твоих вундеркиндов, которой так не терпится стать звездой, что она разбудила нас, – ответила женщина. – Входите, – сказала она. – Ты что, привела своего младшего брата?
– Да, мэм.
– Няньчишься, да? А почему вы с чемоданами?
– Мы можем увидеть Михаэля Саттона? – спросила я.
Джефферсон со страхом смотрел на нее. Она тоже посмотрела на него, покачала головой и ушла в другую комнату. Я оглядела гостиную. На диване и стульях валялась одежда, на маленьком столике стояли грязные чашки и тарелки. Ковер был линяло-коричневый со множеством пятен, некоторые из которых, видимо, прожжены сигаретным пеплом. Справа было старое пианино с потрепанным стулом рядом, цвет которого уже невозможно было определить. На подставке стояли открытые ноты и рядом стакан с непонятной жидкостью. Желтые шторы были опущены почти до конца и пропускали немного серого света.
Одетый в старые джинсы и застегивая на ходу рубашку, появился мой родной отец. Он был босиком и, казалось, тоже только что встал с постели. Его длинные седеющие темные волосы были всклочены и падали ему на глаза. Худое, почти изможденное небритое лицо было бледным, а голубые глаза – тусклые от сна. Он немного сутулился, поэтому его узкие плечи слегка были повернуты внутрь. Разглядывая нас, он заправил рубашку.
Мое сердце упало. Он был далек от того фантастического мужчины моих снов. Этот человек не походил на музыкальную знаменитость. Невозможно было представить, что он когда-то был звездой. В нем не было ни силы, ни уверенности. Он выглядел опустошенным и потерянным. Я не могла поверить, что эти пальцы когда-нибудь касались клавишей, а этот безвольный рот с опущенными уголками мог издавать приятные звуки.
Где же те темные, блестящие волосы, те обольстительные темно-синие глаза, о которых рассказывала моя мама и которые озорно поблескивали? Где его широкие плечи? Он перевел взгляд с Джефферсона на меня и упер руки в бока.
– Итак? – сказал он. – Что вам нужно?
– Это – Джефферсон, – представила я, кивая на своего братика, а меня зовут Кристи.
Я подождала немного, наблюдая его реакцию, но ничего не последовало.
– И что? Кто-то прислал вас сюда брать уроки.
– Нет, сэр. Я – Кристи Лонгчэмп.
– Лонгчэмп? – Его глаза немного округлились, и он почесал затылок. – Лонгчэмп?
– Да, сэр, мою мать звали Дон.
Женщина, которая встретила нас, встала позади моего отца, прислонившись к стене. Она продолжала курить.
– Дон? Ты…
– Да, я ее дочь, – наконец объявила я.
Как это странно прозвучало и как странно было называть этого человека своим отцом. Его глаза округлились еще больше.
– Кто она? – переспросила женщина за его спиной, и в ее голосе послышался смех.
– Спокойно, – ответил он, не оборачиваясь. – Ты та самая маленькая Кристи? Конечно, конечно, – сказал он, кивая, и, наконец, улыбнулся. – Когда я рассмотрел получше, то сразу тебя узнал. Ты на нее похожа. Ну и ну… – Он выпрямился немного и ладонью пригладил волосы назад. – А это твой брат, да?
– Да.
– Поверить не могу. Ох! – Он покачал головой и опять улыбнулся. Затем он повернулся к женщине, которая все еще стояла за его спиной. – Моя дочь, – объявил он. – Неплохо, а?
– Кошмар, – сказала она, стряхивая пепел на пол.
– А что вы здесь делаете? Я хочу сказать… Как вы сюда добрались? – спросил он.
– На автобусе, – ответила я.
– Не смеши. Что, всю дорогу ехали одни, да? А мама разрешила? – спросил он.
– Моя мама… и папа погибли при пожаре.
– При пожаре? – Он покачал головой. – В каком пожаре?
– Отель загорелся, и они оказались в подвале, отрезанными от выхода, – объяснила я. Даже теперь эти воспоминания вызвали слезы, затмившие свет.
– Это ужасно, – вздохнул он. – Итак, отеля больше нет, да?
– Мой дядя его восстанавливает, – ответила я. Это было невероятно. Почему он придает этому такое значение? Почему он расстроен этим больше, чем тем, что случилось с моей мамой?
– О, конечно! Но должна быть страховка. Так значит… твоей мамы… больше нет… – Он покачал головой и взглянул на женщину: – Почему бы тебе не сварить нам кофе?
Она хмыкнула, словно он попросил ее совершить великий подвиг, и неохотно проследовала на кухню.
– Это… Катрин. Она поет в одной из студий города. Вот, – сказал он, подходя к дивану и убирая с него одежду, – садитесь. Расскажи мне о себе. Сколько тебе лет? – спросил он, когда мы усаживались.
– Мне шестнадцать. – Как он мог забыть сколько мне лет?
– О, да, конечно. А сколько… – Он кивнул в сторону Джефферсона.
– Джефферсону – девять, – ответила я.
– Почти десять, – добавил Джефферсон.
– Ну, вполне взрослый, – сострил мой отец.
Но Джефферсон не улыбнулся. Он просто уставился на него тем самым немигающим взглядом, который выводил из себя других людей. Мой отец засмеялся. Затем он сел на стул, не убрав даже со спинки юбку.
– Итак, для вас, ребята, это должно быть ужасно… Пожар, и родители остались там. – Он покачал головой. – Она была особенной, твоя мать, чрезвычайно красивая и талантливая. Я мог бы сделать из нее знаменитость, но… – Он пожал плечами. – Итак, – кто вас теперь опекает? Ваш дядя?
– Нет, – быстро сказала я. – Мы не хотим жить с ним.
– Нет? – спросил он, приблизившись. – Почему – нет?
– Он и наша тетя Бет плохо с нами обращались, – сказала я.
Что-то в моем голосе или выражении лица заставило моего отца сузить глаза, когда он обдумывал мои слова. У него были проницательные, хитрые глаза, которые, казалось, знают все хитрости и уловки.
– Я понимаю.
– И с Ричардом и Мелани, – добавил Джефферсон.
– А это кто?
– Их дети, близнецы, – объяснила я.
– Ага.
Его взгляд упал на наши чемоданы.
– А теперь объясните мне это. Вы ушли и приехали сюда на автобусе?
Я кивнула.
– Ваш дядя знает об этом?
– Нет. Мы сбежали, – призналась я.
– А, понятно. Как вы меня нашли? – с интересом спросил он.
– Я просто обзвонила всех М.Саттанов, пока не нашла нужный номер.
Он засмеялся.
– Ну, – он хлопнул в ладоши, – вам, ребята, придется вернуться назад. Вам нельзя убегать вот так. Все там волнуются, наверное, и разыскивают вас.
– Мы никогда не вернемся назад, – твердо сказала я.
– Ну, дорогая, не думаешь ли ты?… – Он улыбнулся. – Ты ведь даже не представляешь, как ты будешь жить тут со мной, так ведь?
