Он замолчал. На них подул ветер, бросив на колени Хилари серо-черную коробочку с семенами.
— С другой стороны, я тоже прав, — продолжал Лоренс. — Беда в том, что я люблю и Джину. Это чистая правда, так оно и есть. Но я не готов променять тебя на Джину. И как бы мне ни хотелось убить разом двух зайцев, я понимаю, что это невозможно. Да и не нужно: я, честно говоря, предпочел бы обойтись без этой дилеммы. С радостью перестал бы любить Джи ну, щелк выключателем — и готово. Надеюсь, что если мы с ней перестанем видеться, так оно и будет. Клянусь, я приложу все усилия, чтобы ее разлюбить. Но мне приходится осторожничать. Было бы глупо с моей стороны надуть шарики, закатить вечеринку и объявить: «Я возвращаюсь! Простите меня и примите обратно». Я должен просить у тебя согласия. И в то же время я сознаю, что не заслуживаю этого. Словом, с моей стороны жутко нечестно взваливать на тебя бремя решения, но мне больше ничего не остается.
Он замолчал. Хилари разломила коробочку, и черные, зернышки полетели по ветру.
— Ты простишь меня за то, что я сделал? Дашь ли шанс забыть Джину? На твоем месте я бы вряд ли простил, поэтому надеюсь на чудо.
Хилари очень медленно произнесла:
— Я буду ужасно себя вести.
— Хорошо.
— Я не всегда смогу сдерживать едкие замечания. Возможно, какое-то время не буду выносить твоих прикосновений.
— Да.
— Не знаю, Лоренс. Я всей душой мечтала об этом, а теперь… не знаю. Я опустошена.
— Милая, родная моя, — проговорил он. — Мне так жаль…
Она положила голову на колени.
— Я бы хотела снова мечтать о твоем возвращении. Но это чувство пропало, и я не могу его вспомнить…
— Смогла бы ты вновь мне довериться? Смогла бы? Ведь я люблю тебя всем сердцем.
— Может быть…
— Знаю, это рискованно. И мне придется тяжелее, чем тебе.
— Неправда.
Лоренс нагнулся, чтобы разглядеть ее лицо.
— Ты меня любишь?
Ему показалось, что она кивнула.
— Любишь?
Хилари подняла голову.
— Наверное. Вроде бы да. Просто сейчас я не могу вспомнить, что такое любовь, каково это…
— Ты еще вспомнишь. Обещаю.
Он положил руку на ее руки, сцепленные вокруг коленей. Хилари ее не скинула. Ему хотелось добиться от жены твердого и окончательного «да», но он решил, что не стоит. Он просто сидел, держа Хилари за руки, и любовался ею.
Джина нашла подходящую квартиру — в брошюре говорилось, что дом находится на востоке По, окна выходят на Пиренеи, что в нем четыре спальни, изысканная гостиная и веранда на крыше. Прилагалась и фотография самого многоэтажного дома, построенного в XIX веке, — агент вложил под прозрачную обложку красную стрелку, указывающую на квартиру. Цена была хорошая. Ей придется отдать все, что она выручит с Хай-Плейс, но ведь и у Лоренса останутся деньги после продажи гостиницы. Этого хватит на то, чтобы путешествовать и в любое время приглашать к себе детей. Джина посмотрела на фотографию через лупу и попыталась вообразить себя за этими высокими окнами, на самом верху старого французского дома.
Время близилось к обеду. Примерно через час Софи вернется из школы, если не останется на занятиях в театральном кружке. Вчера она пришла домой с решительной рыжеволосой девушкой по имени Лара, и, прихватив бутылку минеральной воды и пачку чипсов, они заперлись в комнате Софи. Джина почувствовала себя не у дел. Лара вела себя очень прилично, но все-таки Джине стало не по себе: интересно, что рассказала ей Софи? У нее был дерзкий взгляд, огненные волосы и размашистые движения. Они с Софи два часа просидели наверху, после чего Лара спустилась, взяла сумку, сказала Джине: «Приятно было с вами познакомиться», и неторопливо пошла домой.
Джина вновь склонилась над брошюрой. Спальни крохотные, да и ванная всего одна… Жаль, агенты не приложили снимок веранды: она либо решит все дело, либо окажется простой бетонной коробкой с веревкой для сушки белья. Если так, они, конечно, украсят ее цветочными горшками, вазонами и коваными решетками. Вид с нее будет чудесный в любом случае. Джина посмотрела через стеклянную дверь на ромашковую лужайку, аккуратные клумбы и готическую скамью. Ей страшно надоело жить без красивого вида из окна.
Пока она смотрела на сад, кто-то вошел в ворота. Наверное, Софи вернулась пораньше. Джина быстренько убрала брошюру под газету, оперлась подбородком на ладони и стала поджидать дочь. Вместо нее в дверях появился Лоренс.
— О, ты пришел днем! — Джина тут же вскочила.
Он вошел, обнял ее, поцеловал в щеку и несколько секунд держал в объятиях.
— Смотри, — вырываясь, сказала она. — Смотри! — Джина убрала газету и протянула ему французскую брошюру. — Чудесная квартира на последнем этаже и с верандой!
Лоренс взял буклет и посмотрел на фотографию — вроде бы взгляд обычный, разве что немного усталый. Немудрено! Такой накал страстей дома…
— Мм, un salon tres elegant[2], ясно…
— И веранда на крыше!
— Да.
— Ну как тебе? Нравится?
— По мне, — сказал он, кладя брошюру на место, — квартирка уж очень французская и довольно противная.
— Лоренс!
— Ты же сама спросила. Вот я и ответил.
Он прошел в коридор.
— Хочешь чаю?
— Нет, спасибо.
Джина поспешила следом.
— Что случилось? Почему ты так встревожен…
Он стоял в гостиной, опершись на спинку кресла. Она заметила, как его пальцы впились в обивку.
— Моя любимая, дорогая Джина, я не поеду с тобой во Францию.
Она уставилась на Лоренса. Он подошел и взял ее за руки.
— Я знаю, этому нет прощения. Я поступаю ужасно.
Она по-прежнему смотрела ровно перед собой, на его шею в расстегнутом воротнике.
— Я остаюсь здесь, с Хилари. Она моя жена, я ее люблю и буду жить с ней.
Джина прошептала:
— Она тебя попросила?
— Нет, — ответил Лоренс. — Хилари только попросила хорошенько подумать о нашей семье, прежде чем ее разрушать.
— Но ведь ты уже думал! — закричала Джина и вырвала руки. — Ты думал! Уже несколько лет назад ты решил, что ваша любовь закончилась! Ты сам так говорил!
— Знаю. Было время, когда мне действительно так казалось. И Хилари это чувствовала. Но любовь не прошла. Мне очень не хочется говорить тебе эти слова, Джина, просто другого выхода нет.
Она обхватила руками голову, словно чтобы убедиться, что та на месте.
— Ты меня больше не любишь? Не любишь?
Лоренс тихо ответил:
— Люблю.
— Тогда зачем ты наговорил мне все это? Зачем загоняешь меня обратно в яму?..
— Затем… — Он умолк.
