Тогда она посмотрела на него. Она сделала это импульсивно и, как жена Лота, обратилась в соляной столп. На этот раз она не позволит себе разрушить очарование.
Закрыв глаза, Ли представила, как встает во весь рост, спина слегка согнута, плечи чуть сведены, пока она расстегивает халат и дает ему упасть на стул. Прохладный воздух проникает сквозь дырочки шитья ее ночной рубашки, словно касаясь ее кожи крохотными пальчиками, успокаивая и в то же время возбуждая ее.
Она ни разу до этого не ощущала с такой остротой текстуру ткани. Легкий хлопок ласкал ее тело, овевал его, будто сотканный из воздушных потоков. Это оказалось восхитительной стимуляцией. По телу ее побежала легкая дрожь, груди напряглись.
По мере того как ощущения нарастали, Ли позволила себе выдохнуть и открыла глаза. И поняла, что воображения было недостаточно. Ей захотелось сделать это. Ей хотелось осуществить свою фантазию, пережить все эти ощущения, зная, что рядом кто-то есть, что кто-то за ней наблюдает. Импульс был настолько мощным, что подавить его ей удалось только не менее мощным усилием воли.
Ли схватилась за свою книгу, словно это был спасательный круг. Стопка листов выпала из негнущихся пальцев и легла на место. Ли не представляла, что делать дальше. На шее выступила испарина, во рту пересохло. Она утратила способность двигаться. И даже если бы и не утратила, то мышцы спины свело такой судорогой, что она просто не смогла бы пошевелиться.
Вот так же ее сковало в тот день, когда Ник Монтера подошел к ней сзади в ее кабинете… в тот день, когда прошептал те оскорбительные слова, дразня ее, вынуждая ответить. Он не знал о ее эротических девичьих переживаниях, а если бы и знал, это ничего не изменило бы. Он с этим не посчитался бы. Это было не похоже на него. Тот мальчик не был мужчиной…
Вы никогда не задумывались, на что это похоже, когда мужчина хочет вас до такой степени, Ли?
Он назвал ее Ли? Он произнес ее имя? Она не помнила. Но, да, она представляла себе это… всю жизнь.
Что у него встает только потому, что он на вас смотрит?
Нет! Этого она не хотела. Зачем ему понадобилось говорить так грубо, шокировать ее? Она не желала, чтобы мужчина реагировал на нее подобным образом. Не каждый мужчина… Существовал только один мужчина, взглядов которого она жаждала и у которого вставал бы при взгляде на нее. Только один.
Я хочу тебя так сильно…
— О Боже, — прошептала Ли.
Каким-то образом, несмотря на онемевшие руки и ноги, Ли поднялась со стула. Она едва дышала и дрожала всем телом, но крохотные перламутровые пуговки халата поддались под ее безнадежно неуклюжими пальцами. И когда она расстегнула последнюю, халат соскользнул с ее рук и упал на стул изящной пеной тонкой ткани и шитья.
Ощущения оказались точно такими, как она их представляла, только еще сильнее. Ли и вообразить не могла, что ее тело способно на такой объем чувств. Ей показалось, что она сейчас расстанется с телом. Прохладный воздух, проникая сквозь дырочки ночной рубашки, освежил разгоряченную кожу и привел Ли в чувство. Ткань ласкала ее своим легким, как пух, прикосновением, льнула к грудям, пока они не отяжелели, а соски приятно не напряглись.
Но поглотило ее напряжение, таившееся гораздо глубже.
Во всех самых чувствительных уголках своего тела она ощутила покалывание, словно маленькими иголочками, которое усиливало ее возбуждение, наполняя невыносимым ожиданием нового, очень нежного укола. Да, это было похоже на такие ощущения, но, гораздо приятнее. С каждым вздохом интенсивность этого переживания нарастала, пока Ли не показалось, что она дошла до черты, которая отделяет наслаждение от муки.
Новая волна вины накрыла ее, когда она опустила вниз руку, чтобы прикоснуться к себе. «Я не собираюсь ничего делать», — заверила она себя, поднимая рубашку и проводя прохладными пальцами по пылающей коже. Ей просто захотелось узнать, что значит быть настолько возбужденной, испытать те физические ощущения, которые вырываются на волю, когда тело становится настолько отзывчивым.
Ее ищущие пальцы украдкой дотянулись до мягких светлых завитков. И вдруг, в одно мгновение, она узнала это, когда острое наслаждение заставило ее вскинуть голову. Она чуть не задохнулась от звука, вырвавшегося из ее горла. Ноги у нее подогнулись, и сладкое, жаркое желание в самом центре ее существа потребовало, чтобы она сделала что-то, все, что угодно, но только разрядила это напряжение. Ладони ее сжались в кулаки, и она согнулась в сладостном экстазе. Если существовала граница, разделяющая наслаждение и боль, она ее перешла.
— Это безумие! — выдохнула Ли.
Она обливалась потом, как бегун на длинные дистанции, тряслась, как от электрошока, и ничего не понимала. Физиология секса была ей знакома, но это было гораздо сильнее. Выброс адреналина был такой, словно она только что избежала смерти. Она не могла так реагировать на этого человека. В этом не было смысла. Она едва его знала. Это был ответ на какие то ее внутренние, нерешенные проблемы. Ник Монтера был символом, только и всего. Он воплощал какой-то комплекс, который она еще в себе не преодолела.
Как только ее дыхание стало успокаиваться, Ли принялась анализировать произошедшее. Она хотела все понять, потому что тогда она, возможно, перестанет испытывать это чувство. Она во многом по-прежнему оставалась угловатым тринадцатилетним подростком, а ее сексуальность превратилась в заложницу суровой правды жизни, воплощенной в том возбужденном юноше.
Фантазии о Монтере заставили ее вернуться к той заблокированной активности и признать: существует что-то большее, чем просто подавленная энергия. Она заново переживала лихорадочное пробуждение девочки-подростка, потому что Ли женщина должна была заново пережить тот отринутый опыт, прежде чем подготовить себя к переживаниям женщины.
Дело не в нем. А в том, что он собой представляет — способ освободиться вместе с кем-то, таким же темным, как и импульсы, которые ее пугали. Все это очень хорошо выстраивалось, просто идеально. Она могла бы уже и покончить с этим… но ни один из ее блестящих доводов, казалось, не имел значения, потому что этот мужчина и то, что он ей сказал, по-прежнему заполняли ее чувства.
Посмотри на меня. Ли. Посмотри мне в лицо и скажи, что не знаешь, что ты… со мной делаешь.
Что она с ним сделала? Что может сделать с таким мужчиной нескладная тринадцатилетняя девочка? Все, что она помнила, — это то, что он сделал с ней, как он поднял ее к своим губам. Все, что вставало перед ее мысленным взором, — это рисунок, который он нарисовал, это его рука, гладившая ее шею, его губы рядом с ее ухом, его шепот, его способность воспламенить ее разум теми жуткими вещами, которые он с ней проделал.
