— Эримопулос! Быстрее!
Вскоре такси миновало последний дом и помчалось по ухабистой дороге, ведущей к пляжу. Лон от нетерпения все время сжимала и разжимала кулаки. Как ей хотелось уметь летать!
Перикл раскурил одну из своих ужасных сигар. Он сидел за рулем «остина», укрытого в зарослях тамариска. Когда такси пронеслось мимо, оставляя облако пыли, он через двадцать секунд мягко включил стартер и поехал следом. Потерять их было нельзя: туда вела лишь одна-единственная дорога.
* * *
Урсула отдала распоряжение садовнику Фредерику: открыть священникам ворота, как только они прибудут.
— А что я скажу потом хозяину? — поинтересовался садовник.
Он знал о глубокой ненависти своего хозяина ко всем тем, кто носил сутану или целлулоидный воротничок. До настоящего момента ни один священнослужитель не переступал порога его дома. Фредерик, тайно разделявший взгляды Арчибальда Найта на религию, всегда выставлял их с удовольствием, когда у кого-либо из посланцев Бога хватало наглости настаивать, чтобы их впустили. Но жизнь научила его не выступать очень уж явно против диктата Урсулы. Старая дева была очень опасной, поскольку все докладывала хозяину и в своей интерпретации. Поэтому он лишь пробурчал:
— Хорошо, мисс Урсула. Если вы это берете на себя…
Через двадцать минут черный микроавтобус уже сигналил у ворот. Из привратницкой Фредерик увидел протестантского пастора, машущего ему рукой. Садовник нажал на кнопку, и ворота открылись. Из машины, остановившейся на посыпанной гравием аллее, вышли семь или восемь братьев и сестер во Христе. Двое из них направились к крыльцу, где их ждала Урсула. Остальные остались стоять во дворе.
— Мир вам, дочь моя.
— Входите, отец мой, входите.
— Я — отец Пьер, а это — брат Жан. Отец Поль-Людвиг попросил нас действовать быстро.
— Проходите, пожалуйста. — Урсула пригласила их в дом.
Следуя за ней, они пересекли огромный холл, прошли под монументальной лестницей и оказались в маленькой комнатке, откуда Урсула следила за работой остальных слуг. Увидев в руках визитеров небольшие черные саквояжи, Урсула предложила им оставить их здесь. Но отец Пьер и брат Жан вежливо отказались.
— Позднее, позднее. Время не ждет. До того как начнутся моления, мы благословим каждый порог этого жилища. И зло покинет его.
Отец Пьер был длинным худым блондином, в очках без оправы и черном пиджаке. Не будь на нем жесткого круглого воротничка, выдававшего его сан, можно было бы принять его за студента — так молодо он выглядел. Лицо его выражало одновременно и суровость, и доброту. Урсула была этим тронута — такой молодой и уже священник…
— С чего вы хотели бы начать? — спросила она.
— Сначала освятить все места, где она ходила или бывала. Я подчеркиваю — именно все!
Потом, повернувшись к брату Жану, толстому брюнету, отец Пьер распорядился:
— Действуйте!
— Повинуюсь, отец мой.
Брат Жан открыл свой саквояж и извлек оттуда нечто вроде кадила, подвешенного на тонкой золотой цепочке.
— У вас есть план дома? — обратился отец Пьер к Урсуле.
Та утвердительно кивнула головой, подошла к комоду, порылась в ящике и извлекла оттуда чертеж, который протянула ему.
— Теперь покажите нам, где она прошла.
Пальцем Урсула указала маршрут.
— Вход вот здесь. Холл, маленькая гостиная, столовая, библиотека…
И вдруг ее палец замер на месте, где находилась ванная.
— Ну? — ободрил старую деву брат Жан.
— Говорите, дочь моя, говорите, — подключился к нему отец Пьер.
Урсула заколебалась.
— Она прошла… туда. За…
— За ванную?
— Да.
— А что там размещается?
— Другая комната, довольно большая…
— Для чего она служит?
— Мм… Там хранятся… личные предметы господина Найта.
— Какие предметы?
— Баночки.
— Баночки? А что в них хранится?
Урсула вздрогнула, борясь с собой, но ведь есть вещи, которые она не может доверить никому, даже слугам божьим.
— Старые баночки. Я уверяю вас, отец мой, там нет ничего интересного. Просто специфическая коллекция.
— Мы взглянем на нее, когда попадем туда, — вмешался брат Жан.
— Но я, — окончательно смешалась Урсула, — я не имею права никого туда впускать.
— Даже нас? — улыбнулся брат Жан.
Урсула опустила голову, но отец Пьер пришел ей на помощь.
— Мы ни к чему не обязываем вас, дочь моя. Действуйте по вашему усмотрению, в согласии с вашей совестью.
Со двора вдруг послышалась музыка и зазвучали торжественные песнопения. Это братья и сестры выстроились во дворе и под аккомпанемент аккордеона и цимбал запели молитву. Урсула бросилась к окну и перекрестилась.
— Наши братья и сестры молятся за вас, — сказал отец Пьер, и улыбка озарила его лицо. — Продолжим наши дела. Где это грешное создание еще проходило?
— Она была в музее, — с трудом выговорила Урсула. Впервые в жизни она упомянула о бронированных подвалах, где ее хозяин хранил свои сокровища.
— А где находится этот музей? — спросил отец Пьер.
— Под домом, в подвалах, — ответила Урсула.
— Ключей от него, полагаю, у вас нет?
— Как это нет! — воскликнула Урсула, гордо выпрямившись. — Но…
— Туда войти нельзя, — задумчиво протянул отец Пьер.
— А жаль, — добавил брат Жан.
Последовала довольно долгая пауза. А за окном звучала торжественная литургия — в единое целое сливались голоса поющих, мелодия аккордеона и ритмичный перестук цимбал. Все слуги прильнули к окнам.
— Начинайте! — кивнул отец Пьер брату Жану.
Тот поклонился и вышел из комнаты, одновременно размахивая кадилом и следя глазами за планом, чтобы не упустить ни одной ступеньки, на которую ступала нога великой грешницы — Пегги Сатрапулос. Когда он исчез из виду, отец Пьер шепнул:
— Не беспокойтесь, дочь моя, это создание больше не войдет в ваш дом. Я вам это обещаю! Но помогите же мне! Помогите всеми своими силами! Не нарушая своих обязательств перед работодателем, помогите нам освятить все места в доме, где она побывала. Мы не войдем туда, куда запрещено, но изгоним оттуда миазмы.
— Но что еще я могу сделать? — растерянно спросила Урсула.
Она разрывалась между желанием сделать все, чтобы спасти Арчибальда вопреки ему самому, и своей лояльностью по отношению к хозяину.
— Доверьте мне ключи на несколько минут. Я окроплю их святой водой и произнесу над ними молитвы. Они после этого наглухо закроют доступ в музей…
— Я схожу за ними, — не выдержав, перебила его Урсула.
