отсутствовала холодность, присущая докторам. Он накрыл меня одеялом и пообещал вернуться быстро.
Добрые полчаса я боролась со сном и злилась, потому что доктор забыл о своём обещании. «Если он сейчас не придёт, я снова встану и пойду искать Читтапона», — подумала я.
Когда доктор наконец вернулся, я постаралась придать лицу спокойное доброжелательное выражение и даже улыбнулась.
— Я дождалась вас…
— Элора, вы помните, что случилось?
— Да. Мы попали в аварию, врезались в стену. Но я чувствую себя лучше, ведь иду на поправку, верно?
— Да, — кивнул врач с непроницаемым лицом.
— А… вы же узнали, как мой муж?
— Водитель автомобиля погиб, — сказал доктор, его руки что-то перебирали в карманах халата.
Вошла медсестра. В тот момент моё сердце готово было вырваться из груди.
— А… мой муж?
Медсестра готовила шприц.
— Сначала я сделаю вам укол, Элора.
— И я усну? — я спрятала руки. — Нет. Сначала скажите.
— Укол успокоит вас. Поймите, Элора, вы ещё в том состоянии, чтобы…
— Чтобы что? — вспылила я, чувствуя как щёки наливаются жаром. — Вы говорите, что водитель погиб, но ещё не ответили на главный вопрос. Что с ним? Не томите.
Врач принял шприц у медсестры и протянул руку.
— Я скажу.
Поняв, что врач упрямее меня, позволила ввести в вену лекарство, затем плавно опустилась на подушку. Рука доктора легла мне на лоб, сухая и тёплая. От неё пахло антисептиком.
— Вашего мужа пытались спасти, Элора, но, к несчастью, им это не удалось.
— Он… — задохнулась я.
Пробился тоненький всхлип, а следом в диком вопле выплеснулась боль. Я и сама испугалась собственных эмоций. Грудную клетку жгло, лёгкие надрывались от спазмов.
Я не могла его потерять. Не могла.
«Люблю тебя, чаги»…
А я не успела сказать о своей любви. Не захотела…
~~~
В следующий раз я проснулась утром, и рядом с кроватью стоял Вон в чёрных брюках и белой с серебряными вставками куртке.
Как только осознала, где нахожусь, подумала, что мне приснился кошмар. Не было никакого доктора и медсестры со шприцем. Чит жив, и об этом мне скажет Вон. Ведь он здесь для этого.
— Мне позвонили и сказали, что ты очнулась, — сказал он без улыбки.
— Вон, — прошептала я, — мне приснился ужасный сон, будто в этой аварии Читтапон погиб. Это ведь неправда?
Он не сводил с меня взгляда, смотрел так пристально, что это пугало меня.
— Он жив, да?
— Нет, Элора. Прости…
Меня с новой силой захватили рыдания. Вон бросился ко мне, взял моё лицо в свои ласковые ладони, поцеловал в лоб, в щёки.
— Тихо, Элора. Тихо, девочка… я рядом, слышишь? И буду с тобой. Пожалуйста, не плачь. Мы слишком долго боролись за твою жизнь.
Мои глаза застыли на его лице, которое было очень близко сейчас. Я чувствовала его боль, потерянность и даже страх, но мне было хуже. Сердце тяжёлое, камнем лежало в груди.
— Как долго, Вон? Только говори правду.
— Мне нет смысла лгать тебе. — Большими пальцами он вытирал мои слёзы, нежно, неторопливо, так, будто хотел стереть вместе со слезами мою боль утраты. — Ты была в коме, Элора. Неделю назад вышла из неё, но врачи, опасаясь за твоё здоровье, кололи тебе лекарства, от которого ты постоянно спала. Я приходил сюда каждый день, был рядом… особенно в первые ночи, — он сделал попытку улыбнуться, но быстро спрятал её, — меня выгоняли, а я возвращался.
Меня мало волновало то, что только что говорил Вон. В мозг въелось только одно слово.
— Неделю назад? Сколько же я пролежала в коме?
— Чуть больше месяца, — со вздохом ответил Вон и выпрямился. — Что-нибудь хочешь?
— Хочу, чтобы ты объяснил. Уже январь? А… Рождество? А мои родители, брат… Они в курсе?
Он покачал головой, что означало «нет».
Я слегка приподнялась, Вон поправил подушку, помог мне усесться. Слёзы мои ненадолго высохли, но рыдания могли вырваться в любой момент. Я держалась, как могла.
— Их дочь, сестра в коме, а вы не сообщили? Как это понимать?
— Понимаешь, погиб знаменитый певец. Мир пока ни о чём не догадывается. Ду Хён «по личным обстоятельствам отправил Читтапона Ли в творческий отпуск». Он пока не готов сообщить эту ужасную новость поклонникам. Чтобы не давать огласки, я лично написал твоим родителям с твоего телефона, что возникли дела, и вы с Читтапоном улетели на острова отдыхать. Я… переписывался с твоим братом. Потом почитаешь переписку и убедишься, что они за тебя спокойны. Могу привезти телефон завтра утром, если хочешь.
Я слушала Вона и не могла поверить собственным ушам, хотя умом понимала, что мой отец мог бы легко поступить так же, как и Марк. Обняв себя руками, я закрыла глаза.
— Когда похороны?
Молчание.
Я открыла глаза.
— Вон? Я вопрос задала.
— Читта кремировали в Тайланде. Его отец развеял прах над…
Жестом заставила его молчать. Судорожно сглотнула, приказывая себе не плакать сейчас. Человек, который любил меня, которого любила я… трогала, ощущала его тепло, внимала поцелуи, слышала бархатный голос… человек, который улыбался мне, брал меня за руку… превратился в пепел? Просто исчез? Был и нет. Был. И нет.
— Уходи, — прошептала я.
— Элора…
— Уходи, Вон. Оставь меня наедине с моим горем. Всё, что у меня есть теперь, это мои воспоминания. Оставь меня с ними. Уходи.
Постояв с минуту, Вон двинулся к двери.
— Я завтра приду, — сказал он, но моего ответа не дождался.
Как только осталась одна, разревелась, как никогда в своей жизни. Мой вой услышали медсёстры, врач им велел сделать укол. Славно! Я снова ушла в забытьё.
~~~
Ко мне зашёл доктор Джона Марс — тот самый врач, который сообщил мне плохую новость, когда я поймала его в коридоре — и с улыбкой признал, что я выгляжу намного лучше.
— Слышал, тебя отпускают домой.
«Домой». Где только теперь мой дом?
— Да. Я, признаться, устала лежать целыми днями в постели. Последние пять дней стали невыносимыми. Лекарства, лекарства, лекарства, — пожаловалась я.
Доктор Марс заглядывал ко мне почти каждый день. Все семь дней он переживал, пытался подбодрить меня. Я уже знала, что он акушер-гинеколог и работает в другом корпусе, в отделении гинекологии, но не ленился прогуляться до моего отделения. Однажды принёс мне незатейливую кнопочную игрушку поп-ит, чтобы я время убивала. И действительно, она меня забавляла.
— Я пришёл попрощаться и пожелать тебе всего хорошего.
Спрятав взгляд, я улыбнулась. Сказать было нечего, ибо хорошего в моей жизни уже не будет. Всё самое хорошее я потеряла и винила себя за эгоизм. Если
