с легким стуком они отправляются куда-то на панель управления.
— Моя сладкая… — шепчет он и начинает покрывать жадными поцелуями моë вспыхнувшее лицо. — Обожаю, когда ты так улыбаешься. Обожаю твой дерзкий взгляд. Обожаю тебя…
Его слова, подкрепляемые шквалом прикосновений, опьяняют меня моментально.
По всему телу разливается жар непередаваемо чудесного томления, превращая мою силу воли в желе. Да и к чему мне она сейчас? И к чему сопротивление, если Тимур — мой муж, а я хочу его так, что в глазах темнеет..? Хочу не меньше, чем подарить ему своими ласками уверенность в моей любви!
Внезапно в салоне машины раздается щелчок.
Широкое водительское кресло отъезжает назад… и одновременно с этим спинка опускается в горизонтальное положение, превращая сиденье в кушетку приличных размеров. Нормальненький здесь апгрейд для такого бабника, как Лебеда! Это у него, оказывается, не внедорожник, а какой-то… аходром на колесах получается!
Ревнивая мысль об этом вспыхивает в сознании всего на одно мгновение, но ее сразу же гасит вихрь мужского напора. Я даже не успеваю задуматься о том, что происходит. Не теряя ни секунды, Лебеда с безумным блеском в глазах изворачивается на внезапно образовавшейся кушетке и опрокидывает меня под себя. Наверняка при этом он задевает свою обожженную спину, но даже не морщится. То ли седативным чем-то в больнице накачался, то ли просто не замечает боли в порыве бешеного вожделения.
Мой сумасшедший…
Упавшая с меня свадебная накидка белоснежным покрывалом окутывает наше импровизированное ложе. И я чувствую обнаженными бедрами гладкий нежный шелк ее ткани, пока Лебеда стаскивает с моих ног джинсы и целует, целует, целует… не позволяя вынырнуть из головокружительного упоения его откровенных ласк. А я лихорадочно помогаю ему, извиваясь всем телом, чтобы выбраться из плена разделяющей нас одежды.
И вот наконец он снова на мне. Так близко. Так волнующе жарко и бесстыдно…
Девственная застенчивость обжигает меня на мгновение беспокойным смятением, но быстро и бесследно растворяется в острой жажде ощутить близость любимого мужчины всем своим телом. И я обнимаю его собой полностью — и руками, и ногами.
Пусть почувствует.
Пусть поймет, что я люблю его самого, а не его раненую красоту, вопреки въевшемуся в его подсознание убеждению жалкой родительницы — Валерии Лебеды. Ведь нам обоим не повезло с матерями… так почему бы не стать друг другу той душевной опорой, которой мы были лишены всю жизнь?
— Ты моя, Ди… ты моя… — жарко повторяет он несколько раз, то ли уговаривая, то ли требуя от меня подтверждения, и я с эгоистичной готовностью соглашаюсь:
— Я твоя… А ты — мой!
Мой ответ заставляет его улыбнуться. Я чувствую эту улыбку в поцелуе, ласкающем мне шею и грудь. Ощущаю в сбившемся дыхании.
Правда, в тот момент, когда Лебеда поддается вперед и выбивает из меня болезненно-сладкий вздох, эту улыбку сменяет удивленная радость.
— Ты и правда девочка… — сдавленно шепчет он с таким благоговейным потрясением, что я не могу удержаться от взволнованно-прерывистого вопроса:
— У тебя что… никогда… не было… девственниц?
Мысль об этом почему-то озадачивает, даже ревность ощущается не так остро. Неужели у него и правда не было отношений ни с кем, кроме опытных любительниц постельных игр?
Он молча мотает головой, задевая мою щëку белокурыми прядями растрепанных волос. Потом глухо произносит:
— Твой первый раз… Я должен был сделать это по-другому. Диана…
Я безжалостно прерываю его легким взбрыкиванием бёдер, и от этого движения у моего невозможно проблемного блондина вырывается низкий стон. А у меня от удовольствия вспыхивают звезды в глазах.
— Продолжай, — шепчу ему в губы. — Я хочу тебя. И люблю. А всë остальное неважно.
Внешний антураж, яркая мишура, красивые слова… это и правда для меня неважно. Потому что настоящую любовь мужчины ощущаешь совсем в других вещах.
В нежной и постоянной заботе от твоем благополучии…
Во властной тяжести взгляда, ищущего тебя повсюду, как нечто особенное и жизненно важное…
В упоительной страсти, с которой он ласкает тебя до тех пор, пока не убедится, что тебе с ним так хорошо, что хочется кричать об этом на весь мир… и лишь смутное осознание того, что вокруг — общественное место, пусть и всего лишь частная парковка, сдерживает тебя от громкого стона восхитительного наслаждения…
А еще любовь мужчины иногда проявляется через расточительное безумство, на которое он способен только ради любимой. И это…
…миллион алых роз, которые я увидела на следующее утро, когда впервые встала с нашей супружеской постели и подошла к окну, чтобы посмотреть на главную площадь.
Алое цветочное буйство заполонило там всë!
— Тимур… — озадаченно зову я, борясь с желанием протереть глаза и подозревая, что у меня что-то стряслось со зрением от слишком долгого ношения дешевых очков. — Подойди сюда. У меня какие-то глюки.
Позади раздается низкий смешок с нотками мужского удовлетворения. И этот звук, как и при первой нашей встрече, по обыкновению напоминает мне мурлыканье умиротворенного ласками кота.
Потом мою талию обвивают сильные руки, и Лебеда шепчет мне в ухо:
— Это не глюки. Ты же сама сказала во время интервью с Зоей, что мужчина может приятно поразить тебя только миллионом алых роз [12].
— Я же пошутила! — шокированно моргаю я, подмечая, как вокруг площади начинают скапливаться любопытные прохожие. И среди них есть даже репортеры с камерами. — Ты меня так взбесил тогда…
— А я не шутил. Вспомнил вчера об этом, когда ты уснула, и решил сделать тебе подарок. Прими его, Диана.
— Ладно, но куда мне девать все эти…
— Я люблю тебя.
Он произносит эти слова так просто и обыденно, что у меня вдруг ком подкатывает к горлу. А при взгляде на площадь с морем цветов, как в известной старой песне, хочется то ли плакать, то ли смеяться.
— Ты невозможный, Тимур Лебеда, — улыбаюсь я наконец и тяну его за руку на балкон, чтобы посмотреть на фантастическое зрелище поближе. — Ладно, давай выйдем. Пусть все увидят, за какого сумасшедшего романтика я вышла замуж.
* * *
Лебеда. Баллада о Гадком утёнке
На просторном балконе-террасе теплые полы и застекленные стены хоть и спасают от уличного холода, но не Диану в золотисто-бежевом мужском халате.
— Зябко, — говорит она, прижимаясь бочком к своему мужчине. И он накидывает на дрожащие плечи мягкий теплый плед.
Еë глаза — удивительно чистые и при этом невинно-томные, как у оленëнка Бэмби, — взирают на площадь с розами с жадной детской увлеченностью. Как будто девушка наблюдает интересное кино и торопится впитать каждый кадр, пока кто-то злой не вырубил
