– Ну, не переживай. Он же не Гитлер, а всего лишь пес. Я тоже одинока, Дуэйн. Я должна попытаться наладить жизнь заново, пусть даже с твоим верным псом. Скажи, чем его кормить. Я не хочу, чтобы он страдал несварением желудка.
– Несварение желудка? – удивился Дуэйн. Шорти практически ел все, что попадалось ему; собачью пищу, убитых животных на дорогах, всякие отбросы. Дуэйну и в голову не могло прийти, что у его собаки может быть несварение желудка.
– Он жрет все: мертвых скунсов, камни… что ни дай.
– Значит, я могу его взять?
– Да, если тебе так хочется, – ответил Дуэйн, понимая, что события разворачиваются слишком быстро и он не успевает их осмыслить.
– Спасибо. Мне просто нужен товарищ, и я хочу выяснить, что из этого получится. В противном случае, очень возможно, что остаток жизни придется провести в полном одиночестве.
– Почему бы тебе не взять в товарищи кого-нибудь из людей?
– Еще раз спасибо за собаку. И за то, что показал самый отвратительный город в мире.
– Я рад, что ты согласилась поехать. Хотя, по правде говоря, получилось не все гладко.
Джейси ловко скользнула за руль.
– Оставим это. Получилось – не получилось. Я ненавижу разговоры о прошлом, и не потому, что погиб Бенни. И если есть один человек, с которым я меньше всего хотела бы говорить о своем прошлом, так это мой первый возлюбленный.
Внезапно она посмотрела на него враждебно, и легкая бледность покрыла ее щеки.
– Прости, – сказал Дуэйн. – Все, конечно, так… Я просто сморозил глупость.
Джейси побелевшими пальцами сжала рулевое колесо.
Дуэйн не был полностью уверен, что сказанное им действительно глупость. Не зная, как быть, он замолчал. Воцарилось напряженное молчание, и, чтобы прервать его, он произнес:
– Я очень рад, что ты поехала со мной. Джейси бросила на него раздраженный взгляд, затем расслабилась и откинулась на спинку сиденья.
– Да… мне понравилась эта комната в мотеле. Чем дольше я живу в Европе, тем больше чувствую себя американкой. Было здорово остановиться в такой вот комнате. Этот мотель – чисто в американском духе.
Она тронулась с места. Шорти остался лежать с открытыми глазами. Дуэйн подумал, что сейчас он выпрыгнет из окна, осознав, какое огромное событие произошло в его жизни.
Чтобы Шорти сильнее почувствовал важность момента, Дуэйн подошел к пикапу и открыл дверцу.
– Эй, передай этой женщине, что я буду Евой, – бросила ему Джейси. – Мне пора кончать с затворничеством. Способствовать падению человечества – как раз то, что мне нужно.
– Твое решение очень ее обрадует, – сказал Дуэйн. Джейси внимательно на него посмотрела и тихо тронулась с места. Дуэйн так и не понял, что означал ее взгляд. «Мерседес» свернул на улицу, проехал немного и вернулся обратно. Очевидно, она передумала насчет Шорти, решил Дуэйн.
Джейси остановила машину возле открытой двери его пикапа и сказала, улыбаясь:
– Послушай, не думай, я не схожу с ума по тебе, мой сладкий.
Бросив эту фразу, она повернула и выехала на шоссе. Дуэйн ждал, что Шорти вот-вот выскочит из «мерседеса» и бросится к нему, перебирая своими короткими лапами. Но через минуту ее машина превратилась в едва различимую точку, а Шорти так и не появился.
– Шорти, ты настолько глуп, что даже не понимаешь, что с тобой произошло, – проговорил Дуэйн, не оставлявший до самого Талиа надежды увидеть позади себя любимую собаку.
Происшедшее мешало Дуэйну сосредоточиться на работе оргкомитета. То и дело он задумывался над тем, чем сейчас занимаются Джейси с Шорти, нередко теряя нить обсуждаемых вопросов, и тогда Сюзи и Дженни с беспокойством поглядывали в его сторону.
Он стал таким же рассеянным, как Сонни в моменты, когда у него случались провалы памяти.
К счастью, от былого недомогания у Сонни не осталось и следа, так что заседание практически вел он сам, благо немногочисленные рассматриваемые вопросы были не столь важны.
Когда выступала Дженни, отвечающая за распространение билетов, обеспечение едой и сувенирами, печатание программ, уборку мусора и так далее и тому подобное, и докладывала, как у нее идут дела в плане набора добровольцев для участия в праздничном представлении, Дуэйн на лице Сюзи Нолан заметил таинственную и необычную для нее обаятельную улыбку. Он решил, что она так улыбается, потому что не может не смотреть на мир счастливыми глазами, – не то что подавляющее большинство его знакомых. Сюзи не забивает свою голову ненужными вещами, и ее мало интересует происходящее в Талиа. Как и многие, за работу в комитете она взялась с охотой. Но животрепещущие вопросы, которые стояли перед оргкомитетом, перед Сюзи живо не трепетали. Свое время она проводила неторопливо, занимаясь всем понемногу: смотрела телевизор, читала исторические романы, изредка стирала, возила детей на соревнования, в которых те всегда побеждали. Конечно, она могла вымыть окно, если оно становилось чересчур грязным, конечно, она могла поковыряться в саду, – но всегда была готова отложить в сторону пухлый роман или скромные домашние дела, если появлялся Дуэйн. Супружеская измена интересовала ее больше, чем грязные окна; впрочем, ни то, ни другое не нарушало ее безмятежного состояния.
– Забавно, – как-то раз проговорила она. – Я была предана Джуниору пятнадцать лет. Затем мы разбогатели, и это развязало мне руки. Потом обанкротились, я совсем разболталась и начала спать с Дики. А сейчас, когда ушел Джуниор, я только и думаю о том, что в нашем доме полно комнат. Мужчина ростом в шесть футов занимает много места, – добавила она.
Дуэйну всякий раз, когда она упоминала имя Дики, а упоминала она его часто, приходилось стискивать зубы. Только-только он начал осознавать, что начинает любить Сюзи, только-только собирался ей сказать, как в сексуальном плане ему хорошо с ней, как вдруг она принималась превозносить Дики. Для Дуэйна она становилась с каждым днем все желанней. Сюзи оставалась женщиной в высшей степени темпераментной, но он все больше и больше убеждался в том, что она рассматривает его как нечто сладкое и аппетитное, самые восторженные слова, однако, припасая для Дики.
– Эта Билли Энн, вероятно, не понимает, как ей повезло в жизни, – сказала однажды Сюзи. – Впрочем, у нее еще все впереди. Ты, Дуэйн, должен гордиться таким сыном.
Эта похвала прозвучала в тот момент, когда Дуэйн натягивал носки. (Он так и не смог заставить себя ложиться в постель с женщиной в носках.)
– Я и горжусь, – заметил он, хотя комплимент, кроме досады, ничего у пего не вызвал. Несколько раз он порывался спросить Дики, чем же он так прельщает дам, но всегда заставлял себя молчать. Если он сам до сих пор не дошел до этого (а может, и дошел), то, пожалуй, лучше всего не вдаваться в подробности.
