выступе во дворе университета, и то, как он, сжимая ее шею сзади, притянул к себе и целовал. Стоял между раздвинутых ног девушки и, казалось, вот-вот вовсе ее прямо там возьмет.
Глубокий вдох и шумный выдох.
Я упустила телефон на асфальт и закрыла лицо ладонями. Черт. Почему же настолько больно?
Яд невидимыми каплями впитывался в кровь и по венам разносился по телу. Разрывал меня изнутри, а я сидела и молча смотрела на дорогу. Больше не плакала. Дышала ровно и ни о чем не думала. Вставая с бордюра, медленно поковыляла прочь.
Обступаемая множеством прохожих, растворялась неизвестной для меня стране и в незнакомом городе. Не думала о том, что будет дальше и о том, что было прежде. Ничего не существовало. В том числе и меня. Наверное, именно так себя ощущаешь, когда внутренне умираешь.
Я понимала, что нужно вернуться в Грецию, но осталась в Македонии. Сняла крошечную квартирку на окраине города и там жила. Никто из семьи на мои звонки не отвечал. Поэтому я иногда звонила соседке из Кастории и она мне рассказывала, как дела у папы. Оказалось, что Ксенон нашел вариант хорошего лечения для него и папа шел на поправку. Это радовало. Становилось хоть немного, но все же легче.
Порой, по вечерам я бесконечно долго смотрела на телефон. Уже не ждала звонков. Да и их не было.
У меня больше ничего не было.
Так я думала, пока в один день мне не стало плохо. Сильная тошнота, а позже осознание о задержке привело к определенным мыслям.
Они подтвердились.
Тест показал две полоски.
Тогда я мысленно проклинала Агеластоса. Ну, вот как так? И что мне теперь делать?
В голове собирались ужасные мысли и в эти мгновения я ощущала себя, как никогда прежде, одинокой. Но лишь к вечеру поняла, что это не так.
Положив ладонь на пока что еще плоский живот, поняла, что теперь я не одинока.
Да, будет тяжело. У меня толком ничего не было, но в груди бурлило от желания добиться всего. Так, чтобы у моего ребенка было все.
С этого дня у меня началась новая жизнь и новые стремления. Непривычные для меня, но приятные переживания. А так же желание идти вперед. Несмотря ни на что и вопреки всему.
Говорят, что за хорошее нужно платить. Я об этом вспомнила, когда зрение начало стремительно ухудшаться и врачи сказали, что нужна операция.
Во время беременности она невозможна.
Нужно было ее прерывать и делать операцию. Спасать зрение.
В те дни мне было очень тяжело. Настолько сильно, что я физически ощущала, как мне становилось плохо от мыслей. Я все еще была в Макидонии. Да и если бы вернулась в Грецию, у меня все равно не было бы того, с кем я могла бы поговорить. Того, кто мог бы выслушать меня и успокоить. Помочь принять правильное решение.
Все решения я принимала сама. Заживо сгорала в огне своих размышлений, но, наверное, так даже правильно. В этой жизни нужно полагаться на себя. Быть самостоятельной.
Я решила оставить ребенка.
Понимала, что, даже если предпочту все же выбрать операцию, просто не смогу убить малыша. Почему-то понимала, что без зрения смогу жить, а без него — уже нет.
Постепенно мир для меня окунался в темноту.
Плевать. Неважно. Главное, не опускать руки. Идти вперед и, несмотря ни на что, добиваться желаемого.
Глава 21 Жизнь
Однажды мой телефон «ожил». Его тихое жужжание разнеслось по тишине той крошечной квартирки, которую я снимала в Скопье, и яркий свет экрана разорвал темноту.
К этому моменту я уже легла спать, но сразу потянулась к телефону. Посмотрела на него, но не поняла, кто звонил. Буквы казались слишком расплывчатыми. Неразборчивыми.
— Да, — ответила, садясь на кровати.
— Чара, ты сейчас где?
Я сразу узнала мелодичный голос Агалии. Услышав его, поняла насколько сильно соскучилась по этой женщине. Обычно я ей часто не звонила, так как знала, что она постоянно загружена работой. Не хотела отвлекать. Да и порой к ней просто невозможно дозвониться.
— В Македонии.
— Что ты там делаешь? Разве ты не должна быть в Афинах на учебе?
— Многое произошло и мне пришлось прилететь в Скопье.
— Долго ты там будешь?
— Пока что не знаю.
Мне следовало вернуться в Грецию. Все же это родная страна и только там я смогу твердо стоять на ногах. Но пока что я оттягивала возвращение. Тут, в Македонии, я была наедине сама с собой. И, несмотря на то, что и в Греции меня никто не ждал, тут одиночество ощущалось особенно остро. Я им пропитывалась и училась полагаться только на себя. Много думала о будущем и пыталась понять, каково это жить в темноте. Постепенно привыкала к этому, хоть пока что окончательно не потеряла свет.
Было ли мне страшно? Да. Порой даже сильнее, чем может показаться, но прикасаясь ладонью к животу, я успокаивалась. Малыш еще не родился, но сколько же стимула и сил он мне предавал. Желания добиваться того, что раньше казалось невозможным.
— А как у вас дела? — спросила у Агалии. — У вас все хорошо?
— Более чем. Вот хотела с тобой встретиться.
— Я тоже хотела бы с вами увидеться, — на губах появилась улыбка. Не считая соседки из Кастории, я в последнее время ни с кем не разговаривала, а Агалия была дорогим для меня человеком.
— В каком ты городе?
— В Скопье.
— Там есть хорошие бары и места для отдыха?
— Не знаю. А зачем это вам?
— Думаю приехать к тебе. Устала от работы. Хочу хотя бы на пару дней убежать от нее.
Сказать, что я обрадовалась, значит, ничего не сказать и, когда через неделю Агалия прилетела в Скопье, я не сдержалась и обняла ее, ощутив, как она обняла меня в ответ. Агалия
