Прижимая телефон к груди, падаю на подушку. Несколько секунд то ли беззвучно рыдаю, то ли таким странным, судорожным образом глотаю воздух. Сама не понимаю. Только несколько минут спустя, прикладывая усилия, беру себя в руки. Голосовое записывать не рискую. Не доверяю сейчас себе. Поэтому набиваю текстовое.
Варвара Любомирова: Прямо сейчас?
Бросив взгляд на счетчик часов, отстраненно отмечаю время: час сорок три.
kb asf: Да.
kb asf: У меня есть ключи от аварийного выхода. Буду тебя там ждать.
Варвара Любомирова: Во сколько примерно?
kb asf: Минут через пятнадцать.
Варвара Любомирова: Хорошо.
Странно, когда сходишь с ума и сам это понимаешь, страха не возникает. Напротив, последние трепыхания основополагающих инстинктов добивает какая-то одержимая решительность.
У себя в комнате не одеваюсь. Скидываю необходимый минимум в пакет и как есть, в пижаме, покидаю спальню. Иду, как будто бы в сторону душевых, но, миновав камеры, выхожу на лестничную клетку. Иду неторопливо, чтобы не создавать лишнего шума. Достигнув последней ступеньки, переодеваюсь, надвигаю на лицо капюшон большой бесформенной толстовки и только после этого выхожу в коридор. Пока включается свет, шагаю спокойно. Но у двери аварийного выхода теряю самообладание. Снова меня разбивает безумное волнение и сотрясает крупная дрожь. Со скопом удушающих эмоций – от страха до эйфории – нащупываю ручку и после рваного вдоха жму ее к полу. Шумно выдыхаю, когда та поддается, и, буквально вываливаясь на улицу, влетаю Бойке в грудь.
Глава 51
Ты еще помнишь себя до меня?
© Варвара Любомирова
– Каждый раз, когда я тебя вижу… – шепчу задушенно, касаясь губами горячей кожи под его подбородком – мое любимое место. Так бы и осталась. Навсегда. – Каждый раз мне кажется, что я умираю.
По всему телу носятся мурашки, но внутри мне очень жарко становится.
– Оживай, – сильный разнотональный голос Бойки дрожит почти так же, как и мой. Руки крепче стискивают. Прижимают, как самое дорогое. Я его – с той же силой. – Родная.
Вбираю его тепло, запах, эмоции. Все, что дает. Долго с места сдвинуться не можем, просто потому что не способны разлепиться. Стоим и вжимаемся друг в друга. Нигде, ни с кем и никогда мне не будет лучше.
– Ты без куртки, что ли? – с опозданием замечает Кир.
Понимаю, у меня самой мозг выдает торможение.
– Не хотела светиться на камерах. В толстовке не так выделяясь.
– Пошли скорей тогда.
Как только нам удается разъединиться, бежим в машину. Но и там, едва двери закрываются, устремляемся друг к другу. Бойка тянет меня через консоль к себе на колени. Я, роняя тапки, подаюсь и обхватываю его ногами.
– Как у тебя дела? – спрашивает, рыская по моему лицу взглядом.
Его это действительно волнует. Возможно, даже беспокоит. Считываю, так как сама точно так же о нем беспокоюсь.
– Все хорошо, – выдыхаю, не прекращая гладить его руками. Лоб, брови, скулы, подбородок. Впитываю визуально и тактильно. – А у тебя?
– Тоже порядок, – говорит, не отрывая от меня взгляда. Как же он смотрит! Обжигает не похотью, а сумасшедшей потребностью. Я содрогаюсь и плыву. – Скучал. Пиздец. Пиздец. Люблю, – рубит отрывисто.
– И я тебя люблю, Кирилл. Очень-очень сильно. Все время думаю о тебе… Только о тебе! Ночью и днем.
– Так же, Центурион, – сипло выдыхает Бойка. – У меня так же. До потери пульса, киса… Моя киса… Родная…
Последнее почти в губы мне выдыхает, но еще не целует.
– Твой отец… Козел… Прости… – шепчу быстро, чтобы успеть поделиться последними новостями. – Придумал вдруг, чтобы я взяла вашу фамилию. Семью укрепляет, представляешь?!
Кир замирает. Всем телом напрягается и даже меня чересчур сильно сжимает.
– Не вздумай, – высекает жестко. – Слышишь меня? Не смей так делать! Бойко станешь только через меня, – заявляет со своей характерной упертостью.
Такой накал выдает, кажется, что даже воздух трещит.
– В каком смысле? – теряюсь я.
– В том самом.
Догадываюсь, конечно, к чему ведет. И вдруг так смущаюсь, что больше ничего уточнять не решаюсь. Радость не просто грудь затапливает, всю меня охватывает.
– Ты, наверное, меня тоже очень-очень любишь, – выдыхаю, как только удается восстановить дыхание.
– Ты еще сомневаешься? – кажется, что сердится.
– Иногда.
– Не сомневайся, – требует в своей обычной манере. – Никогда.
– Постараюсь… Буду стараться, Кир… Буду… А ты… Поцелуй меня, пожалуйста… Ну же… Пожалуйста…
Бойка сокращает расстояние. Невесомо трется своими губами о мои – ласкается. А потом прижимается и замирает. Перекачивая этим контактом все свои чувства в меня. Я принимаю. В груди все горит, колышется и потрескивает – просыпается жар-птица.
– Целуй же меня, умоляю… – шепчу, как только натиск слабнет, и между нами вклинивается воздух. Скольжу ладонями по затылку, прочесываю пальцами короткий ежик. – Умоляю, Кир…
Он издает какой-то сдавленный и хриплый звук, гладит руками мои плечи, забирается в волосы, сжимает и, конечно же, целует. Первые рывки, как всегда, жадные и бесконтрольные. Никакой пошлости. Такие ласки не ведут к сексу. Так выражается жгучая тоска и утоляется отчаянная потребность. Нас разрывает от боли и скручивает от удовольствия. Долгие минуты больше ничего и не надо. Только ощущать вкус, кружить языками, заявлять свои права, ласкаться. Лишь многим-многим позже этого становится недостаточно. Тогда руки забираются под одежду, прикасаемся уже интимно.
«Киса, ты же меня сама никогда не трогала… Член мой не трогала… Никогда не трогала… Почему?»
Долго в голове сидели эти слова Бойки. Наверное, все две недели то и дело всплывали. Пыталась понять, почему не прикасалась никогда так, как он говорит. Кроме той одуряющей, несколько странной близости перед аварией, когда Кир схватил мою руку и буквально заставил себя трогать, действительно не приближалась к нему там... Гладила плечи, грудь, руки, пресс, но ниже не спускалась. Он всегда все делал сам. Мне было достаточно чувствовать его внутри себя. Но после этих вопросов задумалась и поймала себя на том, что хотела бы потрогать. С каждым днем разгоралась эта потребность. Я… Представляя это, я даже ласкала себя. Удовольствие было таким сильным, что стало почти навязчивым. Поэтому сегодня, едва Кир сдвигает водительское кресло назад, тянусь к его ремню. Отщелкиваю, выпрямляю, быстро высвобождаю пуговицу и вжикаю молнией. С горящим в груди сердцем вслушиваюсь в то, как Бойка громко и отрывисто дышит, а потом, когда дело доходит до белья, резко прекращает. В глаза ему смотреть пока смущаюсь, прижимаюсь щекой к его щеке и скольжу ладонью в боксеры. Пауза в легочной вентиляции обрывается – вместе надсадно вдыхаем. А секундой позже, когда естественное кислородное голодание утолено, так же в унисон протяжно стонем.
– Тебе нравится? – шепчу я.
– Очень, – его выдох вибрирует на моих губах. Мне так жарко и щекотно становится, что приходится кусать их, чтобы унять этот зуд. – А тебе? Тебе нравится?
– Очень, – повторяю я. – Ты… Твой… Такой горячий… Нежный… Твердый…
– Для тебя… – хрипит Бойка и снова захватывает мой рот.
Правда, долго целоваться не получается. Наверное, его накрывает удовольствие. Дрожит мой Бойка. Разрывая поцелуй, шумно выдыхает.
– Будешь сверху? – вопрос застревает в моем сознании, потому что, сжимая мой затылок, Кир бросается покрывать жадными, влажными поцелуями мою шею.
– Попробую… – отвечаю, как только доходит, чего он от меня хочет.
– Я буду помогать… Снимай штаны… Ох, блядь… – резко шипит на очередном движении моей руки.
– Больно? – пугаюсь я.
– Нет… Кайфово… Пиздец…
– Ты меня все? Я тебя – да!
