Джордан сел на стул рядом с постелью и стал ждать. Он и понятия не имел, как сказать ей о ребенке. Она, конечно, вспомнит разговор в приемном покое и, наверное, станет упрекать его.
«А почему бы ей не упрекать меня, черт возьми? Я и сам не перестаю упрекать себя во всем, что случилось. Мне ни в коем случае не следовало брать Слоун с собой. Доктор совершенно ясно сказал, что ей нужен покой. Надо было стукнуть кулаком по столу, но я этого не сделал, а как последний эгоист потащил жену черт-те куда, потому что мне так захотелось. Я хотел видеть ее рядом с собой. О, я, конечно, беспокоился за Слоун, но недостаточно. Надо было настоять на том, чтобы она осталась дома. А теперь уже поздно».
Слоун пошевелилась и что-то пробормотала, но Джордан расслышал не все слова, поэтому ничего не понял.
– Надо уходить отсюда, – вдруг внятно прошептала она. – Уходить… пока они не пришли…
«О чем она говорит? От кого или чего убегает?»
Джордан наклонился, обтер влажной салфеткой ее лицо и нежно проговорил:
– Все хорошо. Теперь тебе ничего не угрожает…
– У меня будет ребенок… – снова начала Слоун. – Если они нас застанут… они не должны нас застать… не должны… Господи, они же заберут моего ребенка…
«Конечно, – подумал Джордан, – она имеет в виду докторов. Думает, что доктора попытаются забрать у нее ребенка. Слоун не знает…»
– Родди, полицейские не должны нас застукать… иначе мы попадем в тюрьму… и у меня заберут моего ребенка… Родди, я не могу допустить, чтобы ребенок родился в тюрьме! Родди…
«В тюрьме? Господи! Какая околесица. И кто же, черт возьми, этот Родди?»
А Слоун в это время снился тревожный сон.
Чикаго, ноябрь, 1975
Слоун беременна на седьмом месяце, а выглядит, будто уже на сносях. На ней темно-серый костюм – брюки специальные, для беременных, и травянисто-зеленый свитер, обтягивающий большой живот. Она сидит напротив Родди Даниэльса. С этим человеком ее связывает очень многое. Разумеется, время от времени они делили постель, но в их отношениях это не главное. Они сидят в красной виниловой кабинке в небольшом грязном кафе.
– Сэмми, думаю, ты попусту беспокоишься, – сказал он, откусывая сосиску. – Полицейские нас не выследили, а у старухи просто поехала крыша. Ты понимаешь, о чем я?
– Родди!
– Ты знаешь, что это правда, – твердил он. – Она же совершеннейшая простофиля.
– Я как будто вся в дерьме, Родди.
Он громко рассмеялся:
– Брось ты, Сэмми! Дело сделано, и времени уже прошло до черта. Чего сейчас-то пугаться!
– Это не страх… вернее, не совсем страх, – еле слышно вымолвила она. – Неужели ты не понимаешь, что ребенок…
– Этот ребенок может тебе дорого обойтись. – Родди сделал большой глоток кофе. – Как ты покроешь все расходы? Найдешь работу? А как в таком положении найти работу? Даже с твоим дипломом колледжа лучшее, на что ты можешь рассчитывать в данный момент, это место официантки в такой закусочной, как эта. Или, возможно, тебе удастся пристроиться к Келли, но там, сама знаешь, слишком много не платят.
Она нахмурилась:
– Не напоминай мне об этом.
– Ты хочешь, чтобы у этого ребенка было все, верно?
– Да, и ты это знаешь. – Она начала есть. – И я хочу, чтобы это «все» включало и мать. Предпочтительно такую, которой не светит срок по статье от десяти до двадцати.
– Зря паникуешь.
– Родди, я выхожу из игры…
* * *
– Родди, я выхожу из игры… Я не хочу, чтобы мой ребенок родился в тюрьме…
Пораженный, Джордан смотрел на нее. Кто же такой этот Родди?
Почему Слоун боится, что ребенок может родиться в тюрьме?
– Когда я смогу увидеть маму? – спросил Тревис.
– Через какое-то время, – сказал Джордан. – Она еще не совсем пришла в себя. У нее не прекратились боли, так что вводят успокаивающие препараты.
– Но она поправится?
– Конечно, – быстро ответил Джордан. – Но ей придется задержаться здесь на некоторое время.
Тревис огорчился:
– Но когда же я смогу увидеть ее?
– Может быть, завтра. – Джордан похлопал мальчика по плечу. – Завтра будет видно.
Тревис неохотно кивнул:
– Ладно.
– А сейчас, я думаю, тебе лучше отправиться с Эммой домой.
Тревис хотел возразить, но Джордан опередил его:
– Здесь можно только сидеть и ждать, а это куда удобнее делать дома.
Тревис смотрел вниз, на свои кроссовки.
– Ладно.
– Если что-то изменится, я позвоню тебе, – заверил его Джордан. – Даю слово. – Он обратился к экономке: – Эмма, проследите, пожалуйста, чтобы Тревис лег сегодня пораньше.
Она кивнула:
– Мистер Филлипс, не смею советовать вам, но вы тоже должны хоть немного отдохнуть.
– Да, – устало отозвался он. – Я отдохну… как только выяснится, что с моей женой все в порядке.
Эмма улыбнулась:
– Уверена, все будет хорошо.
Джордан смотрел им вслед, пока они не скрылись в лифте. «Не Тревис ли тот ребенок, который мог родиться в тюрьме?»
Слоун открыла глаза. Вначале все расплывалось, она различала лишь светлое и темное. Рот был как будто набит ватой. Вначале Слоун не удавалось выговорить ни слова.
– Воды…
Над ней кто-то наклонился, заслонив ослепительно белый свет, от которого ее лицу было тепло. Она не знала, кто это. Потом ощутила знакомый запах одеколона.
– Джордан…
– Я здесь, любовь моя, – нежно отозвался он.
Наконец все стало отчетливым.
– Где я? – спросила Слоун слабым голосом. «В госпитале. Я все еще в госпитале. Значит, произошло что-то ужасное». – Ребенок…
– Ш-ш-ш. Тебе нельзя волноваться.
«Он что-то от меня скрывает. Это видно по его глазам».
– Джордан… что с ребенком?..
– Доктор говорит, что ты скоро поправишься. – Он ласково коснулся ее лица, погладил волосы.
«Что с моим ребенком? – кричало все у нее внутри. – Скажи мне!»
– Ребенок…
Тишина.
– Почему ты… не говоришь мне? – Слоун уже знала, но не хотела верить в это.
Джордан отвел глаза:
– Ребенка… ребенка не будет.
Хотя Слоун уже знала это, ей нужно было время, чтобы свыкнуться с этой мыслью.
– Как это не будет? Что, его у меня забрали? И ты позволил им сделать это?
– Нет. – Джордан решительно замотал головой. – Я не позволял им ничего…
– Ты сам говорил! – Слоун заплакала. – Ты сказал, что дашь разрешение на то, чтобы…
Он посмотрел ей в глаза:
– Я сказал только, что сделаю все необходимое, лишь бы спасти твою жизнь!
– Будь оно все проклято.
– Но ты умерла бы!
– Будь оно все проклято, – вяло повторила она, не глядя на него.
– Тебе не прерывали беременность, – наконец сказал он.
Слоун тяжело вздохнула:
– Но ты же сам сказал.
