— Мне жаль, Ева, — его губы нецеленаправленно прижимаются к ее лбу. Это не замысел и не тактика, так выходит только из-за их разницы в росте. — Я бы хотел, чтобы все было по-другому… Если бы можно было сейчас вернуться в наш первый день, я бы не произнес долбаное «игра началась». Я бы… Эва, я бы спросил тебя, не хочешь ли ты сменить фамилию на более подходящую?
Слыша улыбку в голосе Титова, девушка невольно тоже улыбается, прижимаясь к нему чуть ближе.
— Хватило того, что ты исковеркал мое имя.
— Признайся, что я впечатлил тебя с первых минут.
— Ага.
Признание более весомое, чем форма, в которой оно сделано. У Титова сердце подскакивает и все внутри сжимается.
— Ева, когда я впервые увидел тебя, не подумай ничего дурного, ты уже была моей.
— Я больше, чем твоя.
— Сейчас я могу тебя обнять?
— Еще нет. Дай закончить.
Титов вздыхает.
— Ты… Адам… То, как ты входил в помещение. Как смотрел на меня… Как ты ухмылялся… Как говорил… Когда ты начинал смеяться… Когда прикасался ко мне… То, как ты ощущался… Ошеломительный, радиоактивный, красивый, опасный, просто лучший…
В груди Адама закручивается сумасшедшее торнадо. Ее чувства, ее представления о нем… Он перестает дышать и не может возобновить эту функцию, даже когда в глазах мельтешат черные точки. Мир пошатывается и расплывается.
Ева делает паузу, он вдыхает, но это, черт возьми, только усиливает головокружение.
— Быстрее, Эва. Заканчивай, пока я не сдох.
— Не подгоняй меня, Титов. Это, знаешь ли, и без того трудно!
— Теперь я понимаю, что лучше, когда ты немногословна.
— Я совершила много плохих поступков, сказала тебе немало жестоких слов…
— Я тоже. Сейчас неважно уже.
Его повисшие руки сжимаются в кулаки.
— Не помогай мне, Адам! Я веду к тому, что это невозможно было остановить. Ты, наверное, тоже чувствовал что-то подобное, но я хочу озвучить то, что было именно с моей стороны… Я либо сама искала тебя, либо делала все, чтобы ты меня искал… Господи… — дрожащий разочарованный выдох.
Сделав шаг назад, она закрывает лицо руками и сердито рычит.
— Я говорю и говорю, но никак не могу подойти к самому главному. Как люди это делают? Как ты это делаешь?
Сердце Адама замирает, когда он догадывается о том, что она пытается сказать. Быстрый, густой поток крови несется по венам, вызывая теплоту, немоту и пьянящую тяжесть в теле.
— Ты любишь меня, Эва? — спрашивает, едва ее руки опускаются.
Челюсть девушки отвисает, и на мгновение Адам решает, что понял ее все-таки неправильно. Нихр*на себе разговор! О чем они только что говорили? Разве Ева не имела в виду, что без ума от него? О чем, мать вашу, она полчаса тараторила, и чем он, бл*дь, слушал?
Ее шокированный взгляд сменяется… плаксивым. И у Титова, наверняка, происходит взрыв мозга!
Он тоже делает шаг назад и, снимая шапку, прочесывает пятерней волосы.
— Э-э-э… — произносит Адам, пытаясь выйти из дурацкой ситуации. — Ладно… не реви только… Хм…
Отворачиваясь, жестом зовет ее домой.
Ева шагает слишком быстро, врезаясь в него. Обнимает, сцепляя руки под его грудью, и прижимается лицом к напряженной спине.
— Да.
Теперь уж точно зафиксируйте: 02:37, остановка сердца, 3 сек.
Глава 55
Закидывая голову, Титов широко улыбается. Почти хочет рассмеяться. Хр*н пойми, что творится внутри него, с Евой, в этом мире… Возможно, ему и правда немного смешно. А может, настолько сильно чувство радости, которое буквально затапливает его изнутри.
Адам понимает, сколько сил ей стоило это признание. И, наверное, ему не стоит давить на нее еще сильнее, но…
— Что «да»?
Замирают. На самом деле оба не знают, будет ли продолжение… Хватит ли Еве смелости?
— Я люблю тебя, — произносит она дрожащим голосом. — Понимаешь теперь, Адам? Я люблю тебя! Я… просто не знаю, как еще сказать. Я люблю тебя, и на этом точка! Я люблю тебя. Люблю. Люблю. Люблю!
Титов оборачивается. Обхватывает лицо Евы руками, смотрит ей в глаза. Читает, пьет, вдыхает, смакует…
— Что? Попробуй теперь остановить меня.
— Не останавливайся, — говорит Титов хриплым шепотом, стирая пальцами слезы с ее щек, которые Ева сама не ощущает.
— Я люблю тебя, Адам. Люблю. Ты мне веришь? Верь мне, пожалуйста, верь. Пожалуйста…
— Верю.
— Я вылечусь. Вырасту. Буду лучше!
— Не перестарайся.
Ева всхлипывает и, задержав взгляд на лице Адама, начинает громко смеяться. Касается его губ губами. И смеется, смеется, смеется… Ее распирает от счастья.
— Поцелуй меня.
— Целую.
Их замершие и порядком обветренные губы смыкаются в болезненном поцелуе. Сердце Евы снова умирает, и она, наконец, понимает, что сердечное волнение — это нормально. Оно не собирается ее убивать. Оно чувствует, потому что живое.
Слезы девушки уже вытерты и высушены, когда теплая соленая капля падает ей на верхнюю губу. Рвано всхлипнув, она принимает ее, как самое сокровенное, что Титов может ей дать. И что-то обрывается в груди. Разлетается на микрочастички без возможности восстановления. Холодность эта ее, ледяная черствость.
Дверь парадного оглушительно хлопает, и во двор с бодрыми выкриками высыпается толпа молодежи. Адам с Евой, отстраняясь, реагируют на гомон рассеянными взглядами.
Коренастый парень, тиская пискливую девицу, кричит во всю глотку:
— Людочка forever!
— Людочка the best!
Второй нарушитель ночного спокойствия в углубление цементированной урны опускает ящик с фейерверками.
— Он же не собирается это здесь…
Поджигает. Красная огненная стрела взлетает выше девятиэтажки, озаряет небо вспышкой и рассыпается крупными разноцветными зонтиками.
Адам смеется, подхватывая изумленную Еву под ягодицами.
— Да, это Одесса.
Отмерев, она тоже смеется. Прослеживая за полетом второго и третьего фейерверка, взлетевших одновременно, вскидывает вверх руки, прикрывая глаза, и выкрикивает какие-то глупости. А Титов, опираясь на пятки, запрокидывает голову и кружится с Евой по кругу. Пока не выстреливает весь ящик. Становится значительно тише, молодежь прокашливается и пытается отдышаться.
— Здорово, Тит!
Чернокожий парень с ослепительной улыбкой, виртуозно жонглируя бутылкой и пластиковыми стаканчиками, наливает им шампанского.
— За Людку Смирнову!
Толпа подхватывает:
— Людочке двадцать три!
— Еще не кобыла, но уже и не пони…
Бесшабашный хохот поддерживает сама именинница.
— Зато ты у нас полноценный конь, Ростик!
— Жеребец!
Шампанское холодное и колючее, но это именно то, что Еве сейчас нужно.
— А Тит с девушкой!
— Мама!!!
— Познакомь!
— Тит с барышней… — восклицает еще кто-то, явно не веря своим глазам. — Людочка, сфокусируйся, Титов с девушкой…
— Могу только сгруппироваться… Офигеть! Титов! Ты охр*нел, так удивлять в первые дни Нового года! У меня сейчас сердце остановится, — вспомнив о Еве, приседает перед ней в шутливом кривоватом реверансе. — Ах, пардоньте, за районную невоспитанность. Я — Люда.
— Эва.
— Вот и познакомились.
К счастью, вскоре к персоне Евы теряют интерес, и галдёж возобновляется.
— Толик, руку убрал!
— Не толкайся… Ай…
— Я так люблю тебя!
— Заткнись!
— Ты такая инфантильная… Дура, в общем…
— Эй, гайс, станьте в круг.
— Вы тоже… Адам и Ева…
— Погоди, Адам и Ева?
— Пипец, совпадение!
— Это паранормально…
— Ага, вызывай экзорцистов!
— Ша, народ!
— Давайте быстро, пока мусора не наехали… Ты снимаешь? Ростик?
Кто-то врубает на всю мощность JBL Boombox[1], и толпа, формируя беспорядочную геометрическую фигуру, начинает танцевать, прыгать и извиваться. Понятия «комплекс» и «сдержанность» им, вероятно, не знакомы.
— Опа-па-па!
— Все вместе!
— И понеслась!
— Цвет настроения синий. Внутри Martini, а в руках Tequini. Под песню "Синий иней" она так чувствует себя Богиней… Цвет настроения синий. Внутри Martini, а в руках Tequini. Под песню "Синий иней" она так чувствует себя Богиней[2]… — невпопад подпевают, большей частью горланя текст песни, местами даже неправильно.
