из машины.
— Ты красивая, успокойся, – Никита произнес это серьезно, и взял меня за руку. Но серьезность длилась недолго: — То, что бледная – это аристократично. А похудеть вроде все женщины мечтают, – он подмигнул мне.
— Женщины больше всего мечтают быть физически сильнее мужчин. Иногда так хочется втащить каждому из вас, – тоскливо ответила я.
— Если бы вы нас еще и были, это был бы ужасный мир!
— Идеальный! – заспорила я, и чуть ли не облизнулась от удовольствия, представив мир амазонок, где никто не скажет, что ты какая-то не такая просто потому, что женщина. Так мужчинам бы указывали, учили их жизни, и властвовали над ними.
Эх.
Хотя, мне грех жаловаться. И Никиту… я присмотрелась к нему, когда мы поднимались в офис, и кивнула. Никиту я бы менять не хотела. Ничего в нем нет такого, что мне бы не нравилось. Язвит, иногда отпускает сексистские шуточки, и вообще он жутко самодовольный, но… люблю.
— Может, не в приемной будешь сидеть, а у меня в кабинете? – мурлыкнул он.
— В кабинет я буду заходить. Часто, – шепнула я ему на ухо, и мы вышли из лифта. — Если я буду сидеть в твоем кабинете, можно про работу забыть. Заниматься мы будем явно не ею.
— И хрен бы с ней… – начал Никита, и резко оборвал сам себя.
Поодаль от лифтов, у подоконника, положив на него сумочку и пальто, стояла Лида.
И поджидала нас.
Никита вышел вперед, загородив меня собой.
Он рассказывал мне о беседе со своей матерью, которая обещала помочь, обещала попытаться вразумить Лиду, но время шло, а результата не было. Никакого.
Сама Ольга Андреевна не спешила навещать нас, и я окончательно поняла, что меня она не примет. Возможно, со временем, когда у нас с Никитой будут общие дети, и, если я не буду отсвечивать, стану мило улыбаться его маме, она и смилостивится.
Возможно, но не факт.
Сейчас же я для нее – враг, и мне… мне плевать.
Борис Ефимович звонил, приезжал, сидел со мной и Лизой. Смотрел виновато, и говорил: «Наденька, я за тебя, но ты же понимаешь…»
Вот только я ничего не понимала. Может, потому что я и правда не обладаю ни каплей аристократизма, и живу по логике: это хорошо, а это – плохо, и гибко лавировать между этими понятиями не особо умею. Чтобы и вашим, и нашим.
Заявление мы не забрали. Процесс долгий и бесперспективный, я даже смирилась, что Лиде ничего не светит за ее поступок. Залижет раны, и снова примется пакостить. Я правда смирилась, и приняла решение, что не стану ходить по прокуратурам, по Верховным Судам и еврокомиссиям, тратить себя на все это я просто не смогу.
— Вон пошла отсюда, – рявкнул Никита.
Лида поморщилась, и выставила вперед руку, останавливая его. Выглядит сейчас Лида… хмм, прямо как я. Вообще, более непохожих по типажу людей чем мы с Лидой не найти. Я ростом ниже среднего, темноволосая, стройная, но не худая. Кожа светлая, много родинок и, для меня это загадка, но еще и веснушки есть. С виду совсем не славянка, видимо в болгарского прадедушку пошла. Лида же – противоположность. Льняные волосы, кожа светлая, но плотная, а не полупрозрачная, как у меня. Высокая, худая, но худоба эта ей идет: изящные узкие бедра, аккуратная грудь и умопомрачительная талия. Скандинавская красота. На подиуме ей бы цены не было, наряды лучших кутюрье могла бы показывать.
Мы разные, но сейчас обе мы выглядим блекло. Я из-за того, что болела и дома сидела, а Лида… почему?!
— Я поговорить пришла. Не с тобой, а с ней, – она выплюнула это «с ней», не глядя на меня. Просто кивнула неприязненно.
— В суде поговорим.
— Не будет суда, и ты прекрасно это понимаешь. Дело закрывают.
— Суд может быть и по другому делу, Лида. Мы одного круга, и ты знаешь, как все устроено, – голос Никиты неприятно режет уши, я никогда его таким не наблюдала. — А еще, раз ты так меня любишь, должна была меня узнать хоть немного, и догадаться, что просто так я случившееся не спущу. Так что вон отсюда. Иди к Андрею, он на другом этаже, а лучше вообще спустись на лифте, и на выход.
— Хамло, – процедила Лида.
— Что, любовь прошла, наконец?
— К сожалению, нет. Ладно, иди уже, у нас с твоей… Надей, – она снова чуть скривилась, — женский разговор.
— Женского разговора не будет. Думаешь, я оставлю Надю с тобой наедине? – зло усмехнулся Никита.
— Что, думаешь, я ее в шахту лифта сброшу? Или ножом пырну? Или в окно выкину? Или, о Боже, может, я бомбистка, и подорву нас? – Лида улыбнулась Никите.
Это гадство какое-то, и вообще очень смахивает на некую разновидность стокгольмского синдрома, но Лида начинает мне нравиться. Почему-то казалось, что она из тех несчастно влюбленных, которые только слезы льют, унижаются перед тем, кто взаимностью не отвечает, и в ноги бросаются. Но вот стоит передо мной женщина, которая явно не в себе, раз решилась меня порохом продырявить, но связь с реальностью не окончательно потеряла. Язвит, отбивается, и… пришла ведь. Одна, без группы поддержки в виде своего брата и Ольги Андреевны. Может, Лида пришла чтобы угрожать мне, или оскорблять, или еще что, но ведь пришла. И это каким-то противоестественным образом мне нравится.
— А ты что молчишь? – она взглянула на меня. — Я с тобой пришла говорить, а не с ним.
— Надя с тобой говорить не будет.
— У вас все Никита решает, да? Где же твоя эмансипированность, Надя? – неприятно скривила Лида губы. — Хотя… хрен знает, может, я бы на твоем месте тоже уютно устроилась за его спиной, и позволила бы решать. Но, тем не менее, поговорить надо. Никит, ну хочешь, обыщи меня. Полностью, – хохотнула она. — Пистолетов, ножей и даже булавок отравленных с собой нет. Убивать твою подружку… то есть, невесту, я не собираюсь.
— Никит, – я положила ладонь ему на плечо, — может…
— Не может, – тихо отрезал он. — Поговорить… черт, поговорить, возможно, и надо. Но наедине я вас не оставлю. Так что «женский разговор» состоится или при мне, или он вообще не состоится.
— Окей, котик, – Лида улыбнулась,
