сюда затащить?
— А поговорить со мной?
— Ну а когда? Мы тут слегка заняты были…
— Уверена, что это твоя идея, — поворачивается ко мне Ветка, и я улыбаюсь.
Она смотрит опять на Ваньку, зеркалящего мои эмоции, снова на меня…
И вздыхает, закатывая глаза:
— Боже… У вас все еще детство в жопе играет… Как в школе, ей-богу…
— Ве-е-ет… — мягким кошаком подкрадывается к ней Ванька, подмигивая мне на шкаф с одеждой, — потом поговорим, да? Погнали ко мне?
Ветка пытается выбраться из его лап, шипя раздраженно:
— С ума оба сошли… Тиму лежать, ему нельзя… А ты… Ты вообще… Не звонил, не писал… Гад. Какие вы гады самодовольные! Решили они все сами! Без меня! А может, я не согласна?
— А ты не согласна? — задаю я вопрос, застегивая рубашку и глядя на Ветку в упор. Ванька, из рук которого она так и не сумела выбраться, тоже замирает и напряженно ждет ответа.
И мы трое прекрасно знаем, что это за вопрос. И какого ответа хотим.
Ветка смотрит поочередно на нас, затем выдыхает и потирается затылком о грудь Ваньки, признавая поражение:
— Дураки вы такие… Как я могу быть не согласна?
Облегчение от ее слов накатывает с такой силой, что реально чуть качает от контраста с предыдущим напрягом.
Я иду к ним, моему другу детства, обнимающему мою первую и, похоже, единственную любовь, кладу ладонь на хрупкое плечико, наклоняюсь и мягко касаюсь натертых губ.
Опять скрепляя договоренность.
Ванька вздыхает и тоже наклоняется, ведя губами по нежному изгибу шеи. Мы стоим так тесно, так близко, что воздуха не хватает всем троим.
Да он и не нужен нам, этот воздух.
Нам нашего перекрестного, одного на троих, дыхания хватает.
— Вета, так дела не делаются! — голос Олега звучит обиженно и напряженно. Я его даже где-то понимаю, он уже губу раскатал на эти площадки, а тут такая фигня… — Мы с тобой обсуждали это!
— Олег… Обсуждали, да… Но не конкретно эти площадки. Тим их выкупил для торгового центра…
— Какой, к хуям, торговый центр на задворках? Они там совсем не понимают нихера?
— Не очень вежливо про парнтеров…
— Да у меня от этого партнерства только мозоль на копчике! Это же пиздец! Ничем же не сдвинешь!
Ну, тут я могу только покивать. Ничем, это точно…
Вот уж не думала, что в бизнесе мои друзья детства такие зверюги. Своего не упустят, умеют вцепиться зубами…
Последний момент прямо на себе прочувствовала.
Вцепились так, что при всем желании не деться никуда. Хотя, у меня и желания такого нет.
За эти несколько месяцев, что прошли с фееричного возвращения блудной дочери на малую родину, я вошла в режим жизни на два города. И в режим жизни с двумя мужчинами. И то, и другое оказалось интересным и вполне реальным.
В столице я работаю, потому что Олег все же сумел сманить меня на должность директора по маркетингу, причем, подозреваю, только затем, чтоб иметь засланного казачка в фирме Ваньки и Тима. А они, по-моему, с той же самой мыслью отпускают меня раз в месяц к Олегу.
Ну, а я думаю о себе в первую очередь.
А чего вы хотели? Я все-таки сучка Вета.
Это только в кровати с Тимом и Ванькой меня кидает в наше общее прошлое, в наш мир на троих, и я погружаюсь, умирая от удвольствия и нежности, отдыхая, на долгие дни превращаясь в восторженную и немного наивную девочку, какой была до своего отъезда в столицу.
Посмотрели бы мои любовники на меня в офисе! Вот удивились бы!
Но вот в чем суть: сучка Вета — это тоже я.
Это не маска, не придуманный образ, это моя часть, которая вышла на первое место, когда было тяжело, плохо, когда нежная и наивная Ветка имела все шансы тупо утонуть. Не выплыть.
Жизнь на два города, на две личности, с двумя мужчинами — это странно и требуется большое мужество, чтоб принять все свои лица, все свои желания. Всю себя.
Мне кажется, что у меня получается.
Ванька и Тим периодически устраивают диверсии, пытаясь заставить меня принять окончательное решение и остаться с ними. В конце концов, руководить директоратом маркетинга можно и удаленно…
Но я пока держусь и планирую держаться как можно дольше.
В конце концов, мне только двадцать пять, вообще не возраст для руководителя… И абсолютно не возраст для женщины.
Я хочу работать, хочу решать сложные задачи, бросать вызов себе. И хочу быть любимой, хочу быть с моими мужчинами, растворяться в них, умирать от наслаждения каждый раз, когда они рядом, когда смотрят на меня так внимательно и горячо, воскрешая своими взглядами все, что было между нами.
Наше общее детство, которое, несмотря на отсутствие привычных каждому ребенку сегодня гаджетов и обилия игрушек, было невероятно счастливым и светлым, раскрашенным во все цвета радуги, пестрым ворохом ярких палисадников старого города, пронзительной голубизной нашей реки, прозрачной синевой нашего неба.
Наш первый раз, острый, горьковато-пряный, болезненный и странный для меня, полный запахов, которые до сих пор в голове: мокрой одежды, дыма от костра, дождевых капель на коже, разгоряченных тел, мускуса и жара, сухого пыльного сена, прошлогодней травы, вкуса мужских губ, такого разного, но такого одинаково дурманящего, звучания их голосов, их шепота, их настойчивого хрипа. Моих стонов, моих криков… И сознания, мутнеющего, но невероятно четко запечатлевшего каждую секунду нашей близости…
Мое возвращение в город…
Острое дежавю, боль в груди… И их взгляды. Такие знакомо-незнакомые… Их руки. Знакомые. Их губы. Родные. Их жажда и уже взрослая, жесткая властность в движениях… Я умерла второй раз с ними. Я в них заново влюбилась, теперь уже без юношеской стыдливости, отрицания себя и их. Теперь уже по-взрослому.
И сейчас то, что между нами… Я не знаю, надолго ли это, но я буду ловить жадно и запечатлевать в памяти каждое наше общее мгновение.
Я уже знаю, что круче не будет. Что сильнее не будет. Нет сильнее чувства, замешанного на детстве. Это необратимо.
— Короче, Вета, — сквозь размышления и воспоминания
