когда-то было три человека, осталось двое.
Габриэлла исчезла.
Габриэлла
Его история содержит недостающие фрагменты. Мои воспоминания соединяются воедино, помещая один фрагмент рядом с другим, пока передо мной не складывается картина того, что произошло той ночью.
— Ты, должно быть, встала с места, когда я сделал тот резкий поворот. Упала, и… — Он прочищает горло и вытирает слезы со щек. — Ты попала под винты.
Я позволяю словам повиснуть в воздухе, и ужас повисает в пространстве между нами.
— Я искал тебя. Было так темно. Потом увидел спасательный жилет. — Слезы текут из его глаз, и парень не делает ни малейшего движения, чтобы вытереть их. Как будто он даже не чувствует их, перенесшись обратно в ту ночь. — Ты была лицом вниз. Там было так много крови. Черт, — хрипит парень. — Я все еще вижу это, как будто все произошло вчера.
Я хватаюсь за стену, чтобы не упасть. Хаос в моей голове проясняется, и я сползаю по стене на свою задницу. Кладу голову на колени и дышу, пока мои легкие горят и наполняются призрачной водой.
Как мне примирить прежнего Кингстона с человеком, которому я доверяю и которого, как я думала, могла бы полюбить?
Кингстон шмыгает носом.
— Я пытался навестить тебя в больнице, но твои родители остановили меня у двери. Я сказал им, что в том, что случилось, была моя вина и что хочу заплатить за это. Они не нуждались и не хотели ни моих денег, ни моего покаяния. Сказали мне, что единственный способ все исправить — это уйти от тебя и навсегда исчезнуть из твоей жизни.
— И ты так и сделал, — слышу я свой шепот. — Почему ты вернулся?
— Думал, что смогу уйти от тебя, но не проходило и дня, чтобы я не думал о тебе. Я узнал, что ты была в коме из-за того, что слишком долго обходилась без кислорода. — Он судорожно вздыхает. — И не мог смириться с мыслью, что больше никогда не увижу тебя. Я должен был сказать тебе, что мне очень жаль. Но потом вспомнил, что я тебе даже не нравлюсь. Ты не хотела подниматься на борт лодки.
— Родители сказали, что я была на лодке с друзьями, но назвали только Эйнсли. — Смотрю на пустую стену перед собой, потому что она напоминает мне о том состоянии, в котором я была, когда очнулась. Чистый лист. Я помню те одинокие дни выздоровления. Никаких посетителей. Только я, борющаяся за то, чтобы вернуть себя, когда едва могла вспомнить, кем я была до несчастного случая. — Эйнсли ни разу не приходила навестить меня. Мне пришлось учиться делать все заново, перенести несколько операций, чтобы исправить свое лицо. У меня не было времени даже подумать о том, что мои родители не говорили мне всей правды.
— Я разрушил твою жизнь. — Его глаза воспалены и опухли. — Твои танцы. — По его щеке скатывается слеза. — Я забрал у тебя все.
Я обхватываю голову руками, чтобы привести свои мысли в порядок. Вихрь новой информации вызывает у меня тошноту и головную боль. Не знаю, что меня больше расстраивает — осознание того, что он все это время держал нашу связь при себе, или то, что я ни разу не усомнилась в правде о той ночи.
— Мне нужно идти. — Поднимаюсь на ноги. — Я должна выбраться отсюда.
Я отвергаю его попытку помочь мне подняться.
— Не убегай расстроенной.
Я бегу к лифту и нажимаю кнопку, чтобы вызвать кабину. Ловлю свое отражение в дверях лифта. Свет освещает три белых шрама — один рассекает мой лоб до линии роста волос, другой — щеку до уха, и последний, который проходит от горла до мочки уха. Его вина. Все это — его вина.
— Би, — тихо шепчет Кингстон.
Я встречаюсь с его глазами в отражении, когда парень стоит позади меня.
— Не надо.
— Я влюблен в тебя…
— Прекрати! — Я оборачиваюсь и пристально смотрю на него. — Ты лжец.
Он отступает на шаг.
— Посмотри на мое лицо! — Я собираю волосы и тычу в него своим покрытым шрамами боком под ярким светом. — Ты сделал это! Ты!
— Я знаю, — говорит он сквозь слезы.
— Я не хочу иметь с тобой ничего общего. — Лифт тренькает, и двери открываются. — Если я тебе хоть немного небезразлична, — произношу я, входя в кабину лифта, — ты оставишь меня в покое и не будешь, блядь, лезть в мою жизнь.
Кингстон
— Кингстон, вставай.
При звуке монотонной команды Алекса я натягиваю одеяло на голову и зарываюсь поглубже в подушки.
— Уходи!
— Ты достаточно долго провел в постели.
— Кто сказал? — Одеяло срывается одним сильным рывком. — Эй!
Алекс сердито смотрит на меня с торца кровати, его деловой костюм и хмурый взгляд придают ему властный вид.
— Вставай. Сейчас же.
— Отвали. — Закрываю лицо подушкой, но ее отбирают и швыряют через всю комнату. — Почему ты такой бессердечный мудак?
— Душ. Одевайся. Встретимся внизу.
— Эм… нет.
Его взгляд становится жестче.
— Нет, спасибо?
— Живо. У тебя есть тридцать минут. — Он захлопывает за собой дверь.
— Невозможно! Никто не может собраться за тридцать минут! — Я подумываю о том, чтобы снова лечь спать. Алексу придется надрать мне задницу, если он хочет, чтобы я спустился вниз в любом положении, кроме как лежа на спине.
Когда думаю, что брат, вероятно, сделает именно это — придет сюда и перекинет меня через плечо, — то решаю, что, возможно, душ и стакан доступной выпивки помогут мне лучше спать.
Я выдержу лекцию Алекса «Приди к Иисусу». Заверю его, что у меня есть план, отобьюсь от него на достаточно долгое время, чтобы утопиться в скотче, и снова лягу спать, пока боль в груди не пройдет. В конце концов, за последние две недели мы не раз проигрывали этот сценарий.
В душе слишком жарко, и я даже не смотрю на одежду, которую надеваю. В конце концов, босой тащусь вниз с мокрыми волосами и негативным настроем. И останавливаюсь на нижней ступеньке, когда вижу всех троих моих братьев, сидящих вокруг обеденного стола Алекса.
— Привет, милый, — приветствует меня Джордан и протягивает свежий эспрессо. — Ты голоден?
Я перевожу взгляд с моих братьев на нее.
— Спасибо. Что они здесь делают? — шепчу я.
Легкая усмешка трогает ее губы.
— Почему бы тебе не пойти туда и не выяснить?
Зная, что Джордан не отправила бы меня на верную смерть без предупреждения, я подхожу к троице.
