Перестав себя контролировать, я плакала, нет, ревела в голос, и, конечно, разбудила родителей. Мама пришла и присела на край кровати.
— Ника, девочка, ты чего, что случилось? — она заботливо погладила меня по голове, отчего мне стало ещё хуже.
Я любила ее, называла мамой. Свою я очень плохо помню, мне было всего четыре. Но эта женщина мне стала настоящей мамой, а я чуть не убила ее, чуть не убила ее родную дочь. Лю, мою сестру, пусть не по крови, но я любила её. Захлебываясь, я прижалась к маме, и всё, что могла, это повторять:
— Простите меня. Простите. Простите, — как умалишённая твердила снова и снова. Ничего не могла объяснить и только просила прощения. Мама плакала в ответ, на шум пришел и папа.
— Да что же с вами происходит? — плакала мама.
А у меня в голове стояли слова Ильи о том, что Лю могла… Хотела покончить жизнь самоубийством…
Папа, не выдержав, затащил меня в ванную и, включив холодную воду, стал поливать из душа. Я не сразу поняла, что происходит, но в какой-то момент смогла остановиться и стала отплевываться от холодной воды.
— Все, всё, — выставила вперед руки, и папа прекратил меня поливать. Вытерев глаза и убрав с лица прилипшие волосы, я уставилась на родителей. Ошарашенных, испуганных, ничего не понимающих.
— Простите, — снова повторила я, но уже спокойно.
— Я сейчас полотенце и халат принесу, — сказала мама и вышла.
— Не пугай нас так, — тихо сказал папа. И вышел из ванной.
Я сползла по стенке, ноги не держали, от холода начало трясти, а может, это отходняк от истерики.
— Ника, быстро снимай мокрую одежду, — скомандовала мама. — Прими теплый душ и ждём тебя на кухне.
Папа стоял у окна, засунув руки в карманы домашних штанов. Мама сидела за столом и вытирала слёзы.
— Простите, — снова только это и смогла сказать.
— Чай. Горячий, — мама подвинула ко мне чашку. Я села за стол, обняла ее дрожащими пальцами, — Дочка, объясни, что произошло?
— Я не могу, — помотала головой. — Правда, не могу.
— Ника, может, и тебе обратиться к Татьяне Иосифовне? — предложил папа, наконец-то повернувшись к нам.
— Нет, — отрезала я.
Я не смогу в этом признаться даже врачу. Это осознание будет всегда со мной. Это мое наказание, мой крест и я не хочу от него избавляться. Я заслужила.
— Имей в виду, — добавил отец, — ещё раз такое повторится, я сам тебя в больницу отвезу.
Утром мама разбудила меня, чтобы я собиралась на учебу. Мне туда не хотелось. Я боялась увидеть Стаса или Илью. Мне вообще никого видеть не хотелось. Но чтобы не расстраивать родителей, я стала собираться. Делала всё на автомате: оделась, умылась, запихала в себя бутерброд.
— Подбросить? — спросил папа.
Я отказалась и пошла на остановку. Я села в свой автобус тоже на автомате. Зашла в заднюю дверь и пристроилась у окна. Я смотрела в никуда, абсолютно отрешенная от того, что происходило вокруг, снедаемая чувством вины.
— Девушка, вам плохо?
— Что? — поворачиваю голову и вижу рядом с собой девушку с длинными волосами, заплетенными в две простые косы, совершенно без косметики. Она смотрела на меня с добротой и беспокойством.
— Вам плохо? — повторила она свой вопрос.
— Да. Мне плохо, — отвечаю я быстро стираю мокрую дорожку со щеки, и отворачиваюсь снова к окну. Понимаю, что я уже проехала свою остановку.
— Когда плохо, нужно обращаться к Богу, — говорит она мне. Я снова смотрю на неё. — Хотите, пойдёмте со мной.
— Куда?
— Я работаю поваром в нашей общине. Как раз на работу еду. Пойдёмте. Меня, кстати, Людой зовут.
И я иду. Послушно. Не совсем понимаю, зачем и почему? Но иду. Мы подходим к большому зданию необычной формы, чем-то оно мне напоминает корабль. Может, большими круглыми окнами, может, закругленными изгибами. Люда заходит в калитку и, взяв меня за руку, тянет за собой. Здесь несколько человек ухаживают за цветами на клумбах, они улыбаются, видя нас, и здороваются. Парень подметал у крыльца, тоже улыбнулся. Здесь все улыбались просто так и мне было странно это видеть.
— Вон там кухня, я пойду туда.
— А я?
— А ты можешь сходить туда, — она указала мне на дверь. Это молельный зал. Или по саду погулять. Там много фруктовых деревьев, и яблони цветут и сирень. А когда захочешь меня найти, приходи на кухню.
Я провела в общине целый день. Сначала я сидела в саду под большой яблоней. Ко мне никто не подходил, только улыбались и здоровались, если проходили мимо. Потом я нашла Люду и предложила ей помощь. Она с улыбкой подала мне фартук и стала давать задания. На кухне работало четыре женщины разного возраста. Обстановка была такой доброй и уютной, а когда они начали петь, и вовсе умиротворённой.
— Спасибо, — сказала я Любе, — когда собралась домой. — А можно, я завтра тоже приду?
— Конечно. Я буду только к обеду, но ты можешь приходить в любое время, двери к Богу всегда открыты.
Целую неделю вместо университета я ездила в общину. Кому-то помогала, иногда просто сидела на скамейке под деревом. Но каждый раз, заходя в калитку, я словно попадала в другой мир и мне здесь было удивительно спокойно.
Однажды ко мне подошёл пастырь. Я сидела на скамейке под яблоней.
— Почему ты не идёшь домой? — была суббота, уже начало десятого вечера, и почти все уже разошлись.
— Я не хочу туда, — шмыгнув носом, ответила я.
— Тебя там обижают?
— Нет, это я их обидела.
— Может, стоит попросить прощения?
— Они может и простят, но проблема в том, что я не могу простить себя. То, что я сделала — чудовищно, ужасно.
— И что же ты такого сделала? — спросил мужчина пятидесяти лет с белой проседью на висках.
И я рассказала. Захлёбываясь слезами, я рассказала и про Лю с Ильёй, и про Стаса. Про то, как своими руками чуть не привела к катастрофе. И что сейчас мне стыдно смотреть в глаза родителям. Не говоря уже про сестру.
— Бог не даёт нам того, чего мы не сможем пережить, — выслушав мою исповедь, заговорил мужчина. — А иногда Он посылает нам испытания для того, чтобы сделать нас сильнее. Ты хороший человек, Ника. Ты просто запуталась и твоё чувство вины говорит об этом. Прости себя и тебя простят, — я лишь помотала головой.
— Не уверена. Я бы не простила. Я ее чуть не убила.
— Возможно, это был единственный способ привести тебя к Богу, — спокойно заметил он.
— А по-другому было нельзя? — мои глаза снова наполнились слезами.
— Думаю, по-другому, — мужчина накрыл мою руку своей большой шершавой ладонью. — Ты бы не поняла. Замысла Божьего, девочка, нам не понять. Но ты здесь, а значит, Он так решил, — пастырь сжал мои пальцы, а потом поднялся, намереваясь уйти. — Хочешь, можешь остаться у нас. У нас здесь есть пара комнат.
— А можно? — я с надеждой посмотрела на него.
— Конечно, — лёгкая улыбка коснулась его губ. — Люди в разных ситуациях бывают, иногда им очень нужно место ночлега, и мы помогаем, даём его.
— Спасибо. Можно, я прямо завтра приеду?
— Можно. А теперь иди домой.
— Спасибо, — повторила я, стирая остатки слёз.
68
Люба
— Проходи, — Илья, открыв дверь, отошёл в сторонку, пропуская меня вперед.
Прикусив губу, я сделала первый шаг, переступив порог. Мой пульс стучал где-то в ушах, так сильно я волновалась.
— Смелей, Кнопочка, — услышала я Илью и поняла, что так и стою на месте.
Я прохожу дальше, пропуская Илью. Он заходит с моими вещами, их немного, только самое необходимое. У меня в руках только картина с парой влюбленных под зонтом. Илья ставит сумки и забирает из моих рук холст.
— Ну что, пошли покажу свою жилплощадь, — он берет меня за руку и я, быстро сбросив обувь, иду за ним.
— А это моя комната, — он перебирает мои пальцы, — Я бы хотел, чтобы она была нашей. Но пойму, если ты выберешь другую.
— Я могу подумать?
— Конечно. Люба, мне отъехать нужно часа на три, не больше. Побудешь тут или хочешь со мной?
