А его… ЕГО запах был совершенно неповторимым. И причина заключалась даже не в дорогом парфюме. Именно так должен был бы пахнуть покой. Надежность. Сила, граничащая с упоительной нежностью. И… любовь…
Катя вновь подумала о бабушке. Распахнула окно, вглядываясь в сереющее зимнее небо. Морозный воздух обжег лицо, но девушка этого даже не заметила: слишком привыкла испытывать холод. Облака молчали. Как всегда. Но это не помешало в который раз унестись в памяти на годы назад, к обещанному ей.
Поверить в то, что прошло уже больше пяти лет, было сложно. Будто только вчера она слышала бабушкины слова, ощущала прикосновение морщинистой ладони к своему лицу, поцелуй перед сном, ласку и нежность, которые совершенно не зависели от того, как она себя вела.
Катя до сих пор помнила запах сухой травы на выжженных солнцем степях, не знавшие асфальта тропки, крик петуха, звучавший для нее, городской девчонки, так непривычно, важных гусей, от которых она пряталась за бабушкиной спиной. Огромные, сочные ягоды черешни, которые, перезревая на солнце, падали прямо во двор старого дома, на радость малышне, и заросший камышами пруд с вечно квакающими лягушками. Ее светлое беззаботное детство…
Как же она любила приезжать в этот необычайный мир, туда, где бабуля всегда ждала, вглядываясь в сереющую даль со своей деревянной скамеечки у ворот. Катя выпрыгивала из машины, стаскивая сумку в придорожную пыль, а потом неслась навстречу, не замечая, как сухие травинки царапают голые ноги. Скорее – в теплые объятья, в сказку, пропитанную запахом молока от натруженных рук. И смеялась, поправляя сбившийся платок на седой голове, целуя такое родное лицо самого близкого для нее человека. Казалось, всему этому не будет конца.
В то последнее лето они говорили больше обычного. У девочки не существовало секретов от бабушки. Любимые игрушки, подруги, обиды и переживания, мечты, ожидания – она рассказывала обо всем. Не сомневалась, что ее поймут, и найдется ответ на любой вопрос, даже из тех, которые отец обычно предпочитал «не слышать».
– Ба, а почему мама ушла? Разве она не любит меня?
Старушка молчала так долго, что Катя засомневалась, услышала ли та ее. И совсем не поняла, почему по изрезанным морщинами щекам побежали прозрачные ручейки.
– Бабуля, ты плачешь? Что-то случилось?
– Нет, милая. Все хорошо.
Она обняла девочку, притягивая тоненькую фигурку на свои колени.
– Она очень любит тебя, Катюша. И желает тебе счастья, самого большого на свете. Просто остаться у нее не получилось.
Бабушка всегда упоминала о ее матери только в настоящем времени. И сама Катя привыкла делать также, несмотря на заросший полевыми цветами холмик на старом кладбище. Она почти не помнила маму, только где-то в глубине сознания мелькали разноцветные картинки со смеющейся красивой женщиной, подкидывающей ее вверх, а потом сжимающей в ласковых объятьях.
Отец не любил о ней говорить. Точнее, вообще не делал этого, словно в его жизни никогда и не было жены. На все вопросы дочери отмахивался, стараясь как можно скорее уйти из комнаты. На могиле тоже не появлялся. Во всяком случае, Катя ни разу не видела, чтобы он заезжал туда. Чаще всего за девочкой посылал машину с водителем, чтобы самому лишний раз не попадаться на глаза теще, хотя та никогда не осуждала его. Сколько Катя себя помнила, ей не приходилось слышать от бабушки ни одного дурного слова в адрес отца.
– Детонька, ты все поймешь, когда подрастешь, – старушка уткнулась губами в ее макушку, покачивая на коленях, как маленького ребенка.
– Это из-за папы, да? Мама ушла?
– Твоему отцу очень непросто жить на свете, Катюша. Он так и не научился прощать ни себя, ни других. А когда человек этого не умеет – беда. Ты запомни, милая.
Бабушка всегда все знала, словно видела насквозь, в каждом человеке усматривая самое важное. К ней нередко приходили люди и просили совета. Катя любила наблюдать, как меняются лица после таких разговоров, как уходит тревога из глаз, разглаживаются складки между бровями, высыхают слезы. Ее любимая бабуля умела подобрать необходимые слова, подарить надежду. Девочка поняла это намного позже, прокручивая в памяти драгоценные минуты, проведенные с этим родным человеком. А тогда просто не переставала изумляться, как удачно старушка «отгадывала» все то, что должно было случиться.
– Пташенка, наступит день, когда тебе будет трудно его простить. Но ты сделай это. Отпусти, чтобы самой не оказаться в темнице.
– В какой темнице, ба?
– В той, где твой папа живет уже много лет. Из которой не сможет выбраться, коли не найдет прощения. Ежели не переступит через самого себя. Но тебя… пусть сохранит от этого Бог. Даже когда будет больно, прости. Отпусти его.
– Я не понимаю… За что простить?
– Будет за что, родная. Но ты помяни мои слова, когда придет тот день.
Ей почему-то стало страшно. Серьезный тон бабушки никак не походил на привычные добрые ноты, звенящие в ее спокойном, ласковом голосе. Девочка не могла понять данный ей странный наказ, потому и попыталась сменить тему.
– Что будет со мной, когда я вырасту? Ты знаешь?
Черты лица старой женщины смягчились, отринув заботы и волнения.
– Знаю, солнышко мое. Ты станешь взрослой и повстречаешь принца.
– Бабуля, никаких принцев на самом деле нет, – рассмеялась Катя. – Но твоя сказка мне все равно нравится.
– А то не сказка, пташенка. Так и будет. Ты только дождись.
Девочка прикусила губу, восторженно вглядываясь в небесного цвета глаза. Такие же, как у нее.
– Море позовет тебя, детонька. Оно может быть и грозным, и страшным. И таким красивым, что ты забудешь обо всем. И захочешь остаться навсегда на том берегу.
– На каком берегу, ба? У нас в городе везде море.
– А ты молчи, милая, да слушай. Запоминай. Узнаешь, когда время настанет. Не ошибешься. Он придет к тебе. На берег.
– Принц?
– Он. Твой. Ты это поймешь. Увидишь в его глазах.
– Что увижу, бабуля?
– Счастье. И боль.
– Боль? Почему? Не хочу!
– Настоящее счастье и боль – всегда рядом. По-другому никак, Катюша. Будет больно, но он высушит твои слезы. Когда встанет на колени.
Она совсем ничего не понимала. Странные слова бабушки звенели в сознании, и пугая, и завораживая. Их смысл пока оставался для нее загадкой.
– Ба, но ведь на колени встают только рабы. Или слуги. Я знаю, нам по истории рассказывали. Разве может принц – на колени?
Морщинистые губы дрогнули в улыбке. Старушка склонилась совсем близко к ее лицу, заговорила почти шепотом, будто опасаясь, что кто-то услышит их с внучкой секрет.
– Может, пташенка, ведь на то он и принц. Все сможет, коли нужно будет. Когда мужчина встает на колени, тогда господин становится рабом. Только встретившись с этим рабством, ты сама не захочешь свободы.
Девочка улыбнулась. Сознание рисовало сказочный образ, непонятный, но притягательный. Волнующий. Она обязательно дождется. Словно в ответ на ее мысли прозвучали тихие слова:
– Ты сможешь выбирать, милая. Запомни это. Выбор будет всегда, только нужно сделать его правильно. Не ошибиться, как это случилось с твоим отцом.
– А в чем папа ошибся?
Старушка промолчала, словно не услышала ее последних слов. Только опять коснулась нежной щеки теплыми губами и прижала девочку к себе покрепче, словно надеясь уберечь от невзгод.
Тогда Катя еще не знала, что это их последняя встреча. О смерти бабушки отец ей не сказал. Она сама случайно услышала его короткие, сухие распоряжения по телефону об устройстве похорон. И не поверила. Так просто не могло быть. Ее любимая, дорогая бабуля не могла уйти, даже не попрощавшись с ней.
– Я поеду… папочка… поеду к ней… Она ждет…
Кричала, не видя почти ничего перед собой. Ни разгневанного лица отца, ни перепуганной домработницы, тщетно пытающейся успокоить ее. Даже не почувствовала, как вонзилась в руку тонкая игла, уносящая в небытие.
– Она будет спать. Долго, – доктор кивнул старому знакомому, протягивая флакон с прозрачной жидкостью. – Когда проснется, дашь это лекарство. Все будет хорошо. Дети быстро забывают о потерях, даже если уходят близкие люди. Купи ей какую-то игрушку и веди себя поласковей.
На новую, дорогущую куклу Катя не взглянула. Тихо спросила у отца, застывшего в углу кровати:
– Бабушку… похоронили?
Тот кивнул, пряча глаза.
– Вчера.
Она отвернулась к окну. Слез не было. Только жгучая, непривычная боль давила где-то глубоко внутри. Рядом с сердцем. Или прямо в нем.
– Я устала, папа. Хочу спать.
– Спи… Я погашу свет, чтоб не мешал тебе.
Мужчина тронул губами ее лоб, торопливо поднимаясь с постели и даже не скрывая своего желания уйти как можно скорее.
Катя закрыла глаза, сглатывая горьким ком. Прошептала в темноту:
– Я запомню, ба, все, что ты сказала. И буду ждать.
Этот сон в ту ночь она увидела впервые, но далеко не в последний раз. Шелест изумрудного прибоя, пенное буйство волн. Горячие губы, стирающие слезы с ее глаз. Сильные руки, сжимающие так, как к ней не прикасался отец. Нежнее объятий матери в обрывках ее воспоминаний. Надежней бабушкиных рук. С этим человеком она чувствовала себя легко и спокойно, как никогда и ни с кем прежде. Только его лицо так и не смогла рассмотреть. Но это было неважно. Она подождет сколько потребуется, ведь ее бабуля не ошибается.
