Ознакомительная версия.
– Слушай, а может, тазик на балкон поставить? Все-таки на свежем воздухе мишке лучше будет… – робко предложила Вероника.
– Ты о нем так говоришь, будто он живой! – вскинулась Каркуша, но тут же сбавила обороты: – Ну давай, если хочешь. Только у нас не балкон, а лоджия застекленная.
– Ну все равно…
– Тогда потащили!
Разлив по чашкам чай, Каркуша устало опустилась на табуретку.
– Легче ворох постельного белья выстирать, чем одного плюшевого медведя, – сказала она, запихивая в рот печенье.
– Ты, наверное, думаешь, что я ненормальная, – тихим голосом отозвалась Вероника, глядя куда-то в сторону. – Сбежала и2з дому, тусуюсь в метро, всякий хлам на помойках собираю, когда могла бы жить как все?
– Да ничего такого я не думаю, – немного слукавила Катя. Там, во дворе, когда они стояли с Вероникой возле песочницы и та со слезами на глазах прижимала к щеке грязного мишку, Катя поймала себя на мысли, что у этой девочки, похоже, «не все дома». Но потом это предположение как-то улетучилось, и, помогая стирать Веронике медведя, она делала это так, будто и впрямь занималась каким-то полезным и совершенно необходимым делом. – Раз сбежала, значит, были на то причины, а насчет метро… Что ж, к сожалению, в наше время это не такая уж и редкость… – после небольшой паузы произнесла Каркуша и продолжила, поправив упавшую на глаза челку: – Что же касается медведя, то, как говорится, у каждого свои тараканы.
– А знаешь, Кать, – начала Вероника, подперев щеку кулаком. – Ведь моя Паша не всегда была такой, ну, на работе своей повернутой…
– А кстати, – вклинилась Каркуша, решив, что, приняв участие в стирке медведя, она заслужила право задавать прямые вопросы: – Кем она работает?
– Давай не будем об этом, – изменившимся голосом, довольно жестко попросила Вероника. – Я тебе потом как-нибудь скажу… – Но, увидев, как Каркуша обиженно надула губы, Вероника вздохнула: – Ну хорошо, не обижайся… Паша – врач. Нейрохирург. Очень талантливый. Делает операции на сосудах головного мозга.
Каркуша почувствовала, с каким трудом дается Веронике каждое слово. Фразы получились какими-то резкими, отрывистыми.
– Надо же, какая редкая специальность! – не смогла сдержать восхищения Каркуша. – Понятно теперь, почему она всю себя работе отдает…
– Да ничего тебе не понятно, – нахмурилась Вероника. – Нет на свете такой работы, ради которой можно забыть самых близких людей! Нет и быть не может! А если уж ты такой работоголик и фанатик, то нечего было детей рожать. Согласна?
– Нет, не согласна, – замотала головой Каркуша. Она привыкла всегда говорить только то, что думает. И потом, почему-то сейчас ей стало вдруг ужасно жаль Вероникину маму, которая посвятила себя такому благородному делу, как служение людям. – Твоя мать спасает людям жизни, она, наверное, вообще света белого не видит… Потому что такая работа требует невероятной концентрации сил… Я смотрела недавно по телевизору репортаж о нейрохирургах. Да ты гордиться должна, что у тебя такая мама… Представляю, как ей должно быть обидно, что родная дочь ее не понимает!
– Кать… – Вероника подняла на Каркушу заблестевшие от слез глаза. – Пожалуйста, не суди о том, чего не знаешь. Я вообще о другом хотела тебе рассказать.
– Рассказывай, – пожала плечами Каркуша. В эту секунду она поняла вдруг, что в замечании Вероники, в котором сквозил упрек, есть определенная доля справедливости. Ведь она, Каркуша, действительно ничего не знает об их взаимоотношениях, а если будет и дальше лезть в бутылку, то никогда и не узнает ничего. – Извини, – пробубнила она себе под нос и повторила: – Рассказывай.
– Я потому хочу тебе об этом рассказать, чтобы ты не думала, что я ненормальная… Это все по поводу мишки… В общем, Паша моя не всегда была такой, какой стала. Было время, когда она вообще месяцами без работы сидела, уборщицей в продуктовом магазине работала, подъезды мыла, я помогала ей…
– Как такое может быть? – округлила глаза Каркуша. – С такой-то профессией!
– Не перебивай, – мягко попросила Вероника и добавила тихо: – В жизни еще и не такое случается. Так вот… В то время мы с ней подолгу гуляли. Бывало, приду из школы, она меня покормит на скорую руку и говорит: «Лавочка, пойдем побродим». А мы тогда в коммуналке жили на Мойке…
– Так ты из Питера? – так и подпрыгнула на табуретке Каркуша.
– Ну да, – кивнула Вероника. – Из Питера. Короче, жили мы с Пашей и Снежком в огромной коммуналке. Семеро соседей, представляешь, общая кухня, один туалет, у каждого свой выключатель, туалетную бумагу в комнате отматывали… Ну ладно, не об этом речь…
– А теперь у вас что, другая квартира? – снова влезла с вопросом Катя.
– Что ты! – всплеснула руками Вероника. – Сто пятьдесят квадратных метров, на Васильевском, джакузи, все дела, в кухне пол с подогревом, евроремонт…
– Неужели нейрохирурги так много зарабатывают? – уже в который раз перебила Каркуша.
– Я же тебе говорю, – раздраженно махнула рукой Вероника, – дела у моей Пашутки резко в гору пошли. Нет, похоже, я не смогу до сути добраться, – сказала она, хлопнув ладошкой по столу.
– Ну все, все, молчу! – поспешила заверить ее Катя. – Больше ни разу не перебью, вот увидишь. Ты остановилась на коммуналке.
– Ну да… Но рассказать-то я тебе хотела про наши прогулки. Короче, в Питере можно часами по улицам бродить, и скучно не будет. А Паша, она еще так интересно обо всем рассказывает. Мне казалось тогда, нет такой улицы в городе, которой бы она не знала. А Питер – это же вообще огромный музей под открытым небом.
– Еще бы! – восхищенно протянула Каркуша, но, спохватившись, прикрыла рот рукой.
– Но я больше всего любила гулять в тех районах, где дома старые-старые, – продолжала Вероника. – А как раз возле нас был целый квартал таких домов. Они уже настолько ветхие были, что стены начали рушиться. Целый квартал под снос. Жильцов оттуда спешно выселяли, всем новые квартиры давали… И возле каждого такого дома жильцы образовывали стихийную свалку. Не тащить же в новую квартиру всякую рухлядь! Чего там только не было! – восхищенно сказала Вероника, устремив в окно мечтательный взгляд. – Один раз кто-то выволок на улицу книжный шкаф, доверху набитый книгами! И как только тяжесть такую по лестнице тащили, до сих пор понять не могу. Паша как увидала этот шкаф, так даже рот от удивления открыла и кинулась к нему. Помню, в тот день мы еле дотащили до дома два чемодана книжек. Чемоданы там же подобрали. Я тоже тащила, – похвалилась Вероника и, помолчав немного, продолжила рассказ: – Там разные книги были, очень много дореволюционных изданий, по истории, астрономии, даже Брема «Жизнь животных» три тома откопали. Представляешь? Вообще нас с Пашей интересовали только книги и игрушки. Вернее, Пашу – книги, а меня – игрушки. Игрушек там тоже навалом было. И Паша, хоть и жили мы с ней в небольшой, метров пятнадцать, комнатенке, никогда не запрещала мне подбирать игрушки. Наоборот даже, она всегда вместе со мной фантазировала и представляла, кем был прежний хозяин какого-нибудь одноухого зайчика, сколько ему сейчас лет, чем он занимается… А дома мы тщательно мыли принесенные трофеи. Нет, книжки мы, конечно, не мыли, а только пылесосили соседским пылесосом. Многие спасенные нами игрушки нуждались в ремонте, и Паша учила меня зашивать и штопать дыры, ставить аккуратные, подходящие по тону и фактуре заплатки. Попадались нам и особо тяжелые «пациенты». Таким приходилось делать серьезные «операции». Иногда мы полностью меняли медведям, собакам и зайцам все «внутренности», заменяя старую, насквозь прогнившую вату на поролоновую стружку. И всем им, уже подлеченным, подновленным и возвращенным к жизни, находилось место в нашей крохотной, но такой уютной и живой комнатке. А знаешь, чего я никогда не смогу простить Паше? – Вероника устремила на Катю горящий гневом взгляд.
Ознакомительная версия.
