– Потому что я эгоист. Я не хочу жить здесь без нее. Мне больно, что я никогда больше не увижу ее счастливой улыбки и не почувствую прикосновений ее нежных рук. – Слова, которые произнес отец, казалось, душили его. Он отвернулся от огня и от внимательного взгляда Сокола. – Уже поздно. Скоро стемнеет. Мы переночуем здесь, а утром уедем.
– Уедем? – повторил Сокол. – Но у нас здесь очень много дел. Нужно собрать вещи, которые надо положить вместе с ней. А потом еще нужно провести обряды на могиле, чтобы умилостивить ее дух и дух сестры. – Он собирался продолжить перечисление дел, но отец оборвал мальчика.
– Я сказал тебе, что нет никаких духов! – крикнул он.
Сокол бросил испуганный взгляд на Смеющиеся Глаза, чтобы определить, не завладели ли духи отцом вновь. Фолкнер с усилием разжал кулаки и потер рукой лоб.
– Прости. Мне не следовало кричать на тебя. Я… нервничаю, потому что… не могу забрать твою мать и сестру с собой, чтобы похоронить их по обычаям моего народа. Мне приходится оставить их здесь… – он не закончил фразы. – Твоя двоюродная сестра уже собрала вещи, которые положат в могилу. Те, какие ей хотелось. Я дал свое согласие на похороны в соответствии с их верой и традициями.
– Ты возьмешь меня в свой хоган, чтобы я жил с тобой?
Отец долго молчал, прежде чем ответить сыну:
– Я возьму тебя с собой, но… мы не сможем жить вместе.
– Почему? – удивленно спросил Сокол. – Разве я не понадоблюсь твоей второй жене? Я сильный. Я могу много работать и делать множество разных дел, я буду помогать ей.
– Черт побери, Сокол! Если я даже все объясню тебе, ты все равно не поймешь, – воскликнул отец нетерпеливо. – Когда ты станешь достаточно взрослым, чтобы понять, то сам найдешь ответ на свой вопрос и мне не придется тебе ничего объяснять. У меня есть друзья, они славные люди. Думаю, они согласятся взять тебя к себе. Ты знаешь этого человека. Это Том Ролинз. Он работает на моем ранчо.
– Я могу жить с Кривой Ногой. Ему нужна помощь, чтобы присматривать за овцами. – Соколу было странно оставлять все то, что он знал, – близких людей, родной дом.
– Нет, – решительно отрезал отец. – Когда твоя мать была жива, ты жил с ее народом. Теперь будешь жить с моим. Для тебя настало время идти путем белых, узнать новые ценности, принять новые убеждения. Это мир белых людей. И тебе предстоит найти в нем свое собственное место… Хотелось бы мне, чтобы я мог помочь тебе в этом, но я связан по рукам и ногам… связан системой, которой ты еще не понимаешь. – Голос его звучал обреченно. – Прежде я думал только о себе и о том, чтобы у меня было все то, что делает меня счастливым. Я пытался удержать слишком многое разом. И потерял то, что ценил, пожалуй, больше всего. А теперь у меня на руках осталось слишком много других людей, которым будет плохо, если я… Я не думал о них прежде, но теперь приходится вспомнить и о них.
Он взглянул на Сокола и увидел в его сузившихся голубых глазах недоумение. Мальчик был совершенно сбит с толку. Губы мужчины скривились в угрюмой усмешке.
– Ты не понимаешь, о чем я говорю, не так ли?
Сокол смущенно кивнул.
– Давай-ка я объясню тебе это так, – пробормотал отец. – Предположим, у тебя есть стадо овец и ягненок, который пасется отдельно и на которого напали волки. Конечно, ты захочешь спасти этого ягненка и отправишь его в стадо. Однако если ты это сделаешь, то волки нападут на все стадо. Что ты выберешь? Спасешь ли ягненка и потеряешь все стадо? Или же останешься со стадом и будешь надеяться, что ягненок сумеет как-нибудь выжить?
– Я останусь со стадом, – сказал Сокол.
– Это именно то, что я делаю. Ты – мой ягненок, – объяснил отец. – Кое-что я смогу для тебя сделать, но остаться рядом с тобой я не смогу.
Проговорив эти слова, он оглянулся, словно почувствовав бессознательную потребность подкрепить их действием.
– Пойду-ка присмотрю за лошадью, устрою ее на ночь, – вдруг сменил он тему. – Нам придется заночевать здесь. Не хотелось бы мне этого делать, но придется.
– Но ты ведь не веришь в духов, – напомнил ему Сокол, он понял, почему отец не хотел спать в хогане.
– Да, в духов не верю, – согласился Фолкнер. – Но воспоминания будут преследовать меня. И отец торопливо вышел из хогана.
С первыми лучами солнца два всадника отъехали рысью от хогана и направились в расстилавшуюся перед ними белую безбрежность.
Всадники молча удалялись от каньона. Утро было пронзительно холодным. Мужчина поднял воротник своей толстой парки, широкополый «стетсон» он низко надвинул на глаза. Мальчик ехал с непокрытой головой. Его взъерошенные черные волосы блестели в первых лучах солнца. Мужчина ехал сгорбившись, понурив широкие плечи. Мальчик сидел в седле прямой, как стрела.
Двигаясь все время на юг, они миновали земли, которые Сокол никогда раньше не видел. Его взгляд метался по сторонам, запоминая и замечая все, что попадало в пределы его видимости.
Первых коров он увидел, когда солнце поднялось уже довольно высоко. Ему и прежде доводилось видеть крупный рогатый скот, но никогда еще в таких количествах. Сокол сморщил нос, вдыхая теплый запах, который излучали эти гиганты. Он глянул на отца, но тот, по-видимому, ничего не замечал.
Сокол всмотрелся в профиль ехавшего рядом с ним человека. Морщинки, разбегавшиеся от уголков его глаз и раньше придававшие им смеющийся вид, превратились теперь в обычные морщины, лишившие голубые глаза выражения радости и жизненной энергии. И теперь эти глаза все реже смотрели на Сокола.
Один. Сокол бессознательно готовился к тому, чтобы принять это как данность. Точно так же, как индейский образ жизни подготовил его к тому, чтобы принять как данность смерть матери и сестры. Это не значит, что он не чувствовал сожаления. Он скучал по матери. И хоган казался холодным и пустым без плача его беспокойной маленькой сестренки. Но ничего уже нельзя изменить, следовательно, он должен принять то, что случилось.
Скачи прочь и забудь. И не останавливайся в пути. Над новым днем сияло солнце.
Увидев впереди большие строения, Сокол решил, что они подъезжают к городу. От каждой из деревянных построек тянулись к другим грязные дороги, пересекаясь коричневыми крестами на белом снегу. Сокол искал глазами здание торговой фактории. Но кругом были только коррали – загоны для скота, сколоченные из досок. В некоторых из них бродили по снегу всего одна или две лошади, и только в одном загоне сгрудился целый табунок. Лошади были большие и мускулистые, похожие на ту, на которой ехал отец.
Чуть поодаль Сокол увидел три строения, к которым они и направились. Наверное, это конюшни. Отец однажды рассказывал про них. До сегодняшнего дня Сокол никогда не бывал за пределами резервации. Единственные белые, которых ему довелось знать, – строгие учителя в школе, мормоны, заведующие торговой факторией, да еще тот человек, Ролинз, что несколько раз приезжал с отцом Сокола в их хоган. Своего отца в этот список знакомых ему белых людей Сокол не включал. И все же, как ни мало встречал мальчик белых, он знал об их мире из рассказов отца. А теперь Сокол своими глазами увидел все это.
