Как правило, ее встречи с советом директоров происходили в конференц-зале штаб-квартиры корпорации «Стоунхэм» на Уолл-стрит, где директора чувствовали себя как дома, но на этот раз было сделано исключение. Встреча имела особенно важное значение для самой Патриции – ей нужно было получить у них согласие на крупное пожертвование в фонд больницы Тома Кигана, и она чувствовала, что Коулмен несколько насторожился, узнав о размерах суммы в этом конкретном случае. Готовясь к встрече с директорами, она продумала свой наряд – и собиралась предстать перед ними в синем костюме с белыми пуговицами и белым воротничком, что должно было придать ей подчеркнуто деловитый вид. Она не собиралась показаться им капризным ребенком, хнычущим, чтобы удовлетворили его очередную блажь. Ей надо собраться с силами и изложить все, что она собиралась сказать, с предельной убедительностью. Но едва бросив взгляд на всю троицу, чинно восседающую вокруг небольшого стола времен королевы Анны, она испытала унижение и страх, почувствовала себя обвиняемой, представшей перед трибуналом.
– Прошу прощения за опоздание, – растерянно пролепетала она, вопреки собственному решению с самого начала предстать перед ними сильной и смелой.
– Пустое! – отозвался Хорейс Коулмен, поудобнее размещая крупное, дородное тело в изящном, старинной работы, кресле.
Оно жалобно скрипнуло, и Патриция бросила взгляд на хрупкие ножки кресла; ей казалось, что они вот-вот подломятся. В штаб-квартире компании «Стоунхэм» мистер Коулмен восседал на троне втрое больших размеров.
– Вы прекрасно выглядите, моя дорогая, – сказала Маргарет Спербер, британский адвокат высшей квалификации. Бездетная вдова одного из прежних партнеров Дж. Л., миссис Спербер на протяжении долгих лет была консультантом и помощником деда в вопросах зарубежных инвестиций. Словно желая окончательно извести свою женскую сущность, она коротко, по-мужски, стригла седые волосы и одевалась в тяжелые серые фланелевые костюмы, подчеркнуто бесцветно. Да и сегодня на ней была строгая серая блузка с высоким воротом. Поглядев на нее, Патриция вспомнила библейское предание о жене Лотовой, которую превратили в соляной столп за то, что она обернулась и посмотрела на Содом и Гоморру. На какие же возбранные для человечества глаза тайны компании посмотрела, вопреки суровому запрету, миссис Спербер?
Когда речь заходила о пожертвованиях на благотворительные нужды, миссис Спербер, как правило, становилась на сторону Патриции – часто к явному неудовольствию Хорейса Коулмена, который терпеть не мог, когда ему в чем-то противоречили.
Роберт Эш, энергичный человек небольшого роста, одетый в весьма заурядную, спортивного покроя, куртку, поспешил придвинуть кресло Патриции. Она мельком подумала о том, известно ли Эшу, что Стоунхэм за глаза называл его жополизом.
Эш был преисполнен решимостью перепоручить руководство совещанием Коулмену. По-настоящему интересовало его только одно: успехи на площадке для игры в гольф. Патриция подозревала, что кресло в совете директоров он получил только потому, что неизменно поддавался Дж. Л. в поединках на площадке.
Патриция сделала глубокий вдох: на столе, дожидаясь ее подписи, лежала огромная стопка документов. Она принялась поспешно, одну за другой, подписывать эти бумаги, не давая себе труда прочесть хотя бы их «шапки». Шла ли здесь речь о слиянии или приобретении предприятий, о перераспределении полномочий; она ничего не знала об этом и знать не желала, все это было так далеко от ее жизни на ферме, – однако по завещанию Дж. Л. она не имела права передать власть первой подписи кому бы то ни было. Какую цель он преследовал, составляя свое дьявольски изощренное завещание? Уж не ту ли, чтобы Патриция превратилась когда-нибудь в истинного магната, озабоченного только приумножением доставшихся по наследству денег, причем в этом деле преуспевающего, – одним словом, в точную копию, разве что – женского пола, самого Дж. Л.?
Закончив то, чего от нее ждали, Патриция подняла взгляд на присутствующих.
– Вы уже ознакомились с моими предложениями по передаче денежных средств фонду Кигана?
– Да, – отозвался Коулмен. – И вынужден признаться, моя дорогая, не мог поверить собственным глазам. – По тому, как затряслись его подбородки, она всегда могла определить, в какой мере он рассержен; чем сильнее было его недовольство, тем большее число подбородков удавалось ей насчитать. Сегодня подбородков у Коулмена было три. – Пожалуйста, дорогая, признайтесь, что вы решили просто подшутить над нами!
Патриция почувствовала, как что-то зашелестело у нее в животе, словно там затрепетали бабочки, – она терпеть не могла противоречить Коулмену и боялась этого, но сегодня у нее не оставалось другого выхода: ей надо было вырвать у них деньги, которые она уже успела пообещать Тому.
– Я совершенно серьезна, дядя Хорейс. – Ей оставалось надеяться на то, что ее голос дышит решимостью идти до конца. – Не могу себе представить более достойного мемориала деду, чем учреждение детской больницы его имени.
– В Ливане? – удивился Эш.
– Израильтяне разбомбят его еще до завершения строительства. И мы потратим огромные деньги совершенно впустую, – сказал Коулмен.
– Вынужден согласиться с Хорейсом, – пискнул Эш. Миссис Спербер, с ее всегдашней склонностью всех мирить, поспешила включиться в разговор:
– Джентельмены, не кажется ли вам, что Благотворительный фонд Стоунхэма аккумулирует достаточные средства, чтобы внести свою лепту в дело здравоохранения…
– В нашей стране, – перебил ее Эш.
– Но разве жизнь людей в других странах может оставаться для нас безразличной? – воскликнула Патриция.
– В том-то и дело, – поддержала миссис Спербер.
Не обращая на нее внимания, Коулмен обратился к Патриции. Но голос его на этот раз звучал мягче.
– Во всем мире полно мест и ситуаций, взывающих к милосердию, но на чем же остановиться? – Она попыталась ответить, но он, не дав ей заговорить, продолжил: – Моя дорогая девочка, поймите, мы вовсе не собираемся вам перечить…
– Мы собираемся вам помочь, – закончил за него Эш. – Для этого мы здесь и находимся. Это и завещал нам ваш дед – оберегать вас, давать вам разумные советы.
– Патриция… – Коулмен откашлялся. – Вам двадцать один год. Вы очень умны, но ваше образование – то образование, которое вы получили в дорогих заморских школах, – судя по всему, сводится к познаниям в области философии, психологии и, так сказать, животноводства… – Последнее слово Коулмен подчеркнул особо. – Едва ли этого достаточно для руководства благотворительным фондом в сто миллионов долларов, не говоря уж о многоотраслевой интернациональной корпорации с общим капиталом в десять миллиардов! Вы лакомая добыча для всевозможных искателей. А нам поручено оберегать вас.
