Еще письма. Одно от Коуттсов, банкиров. Два из страховой компании. Приглашение на толстом белом картоне на обед в посольство Израиля, еще одно приглашение на открытие выставки в галерее Гамильтона. И странная короткая записка от отца Джима, датированная 4 июня. Месяц до катастрофы. Она была написана от руки шариковой ручкой, неровным торопливым почерком, в телеграфном стиле:
«Дорогой Артур!
Потрясен и взволнован известием о том, что ваши подозрения, возможно, небезосновательны. Нам надо поскорее увидеться.
Карлос Ариас».
Тем же вечером Оливия рассказала Энни о записке в телефонном разговоре.
– Мне кажется, это что-то важное. Что ты по этому поводу думаешь?
– Ты имеешь в виду, следует ли спрашивать об этом Джима? – Сегодня Энни казалась более спокойной, возможно благодаря транквилизаторам, которыми снабдила ее двоюродная сестра.
– Как ты считаешь?
– Я бы не стала.
– Почему?
– Потому что это может означать все, что угодно. Джим сейчас уже ничего не сможет сделать и только будет зря беспокоиться.
– Может, ты и права, – пробормотала Оливия.
– Но ты не уверена.
– Не совсем, – призналась Оливия. – Понимаешь, я сунула нос в частные дела своих родителей, и вдруг всплыл отец Джима. Я не знаю, имею ли я право это от него скрывать.
– Что скрывать, Ливви? Это же просто записка. Она точно ничего не значит.
– Не похоже, чтобы она ничего не значила.
– Когда ее писали – может быть, – тихо проговорила Энни. – Но сейчас она точно ничего не значит.
Оливия ничего не сказала Джиму, и записка была надолго забыта. В следующий раз трое друзей встретились в августе на общей поминальной службе в церкви Всех Святых в Лондоне. Благодарственная молитва возносилась в честь всех погибших в катастрофе – пилота, человека из Эдинбурга по имени Джон Уилкс, Карлоса Ариаса, Артура и Эмили Сегалов, Франклина и Грейс Олдричей.
Присутствовали коллеги, партнеры по бизнесу, двоюродные братья и сестры, дядья и тетки. Оливия и Энни обратили внимание на Питера и Майкла Ариасов.
– Настоящие красавцы, правда? – Оливия рассматривала братьев Джима. – У Майкла очень характерная внешность, правда? Экзотическая.
– А Питер даже красивее Джима, – прошептала Энни, с облегчением окунаясь в легкую болтовню после печальной службы. – Он немного похож на Алана Алду, тебе не кажется?
– Слишком уж лощеный, – заметила Оливия. – Смотри, смотри, они оба надевают солнечные очки прямо в церкви. – Она с трудом подавила желание расхохотаться. – Они похожи на испанских мафиози.
– Действительно, похожи. – Энни поправила свою черную шляпку бессознательно-изящным жестом, унаследованным от Грейс Олдрич. – А вот Джим не похож, правда?
Оливия покачала головой:
– Джим гораздо элегантнее, он больше похож на Карлоса.
Ей пришло в голову, что, возможно, ее влечет к Джиму Ариасу, но он был таким доброжелательным и приветливым со всеми, что невозможно было понять, выделяет ли он ее из остальных. А теперь, когда каждый из них должен был пойти своим путем, она могла так никогда и не узнать ответа на этот вопрос.
Они медленно продвигались к выходу. Их останавливали, с ними разговаривали, жали им руки, целовали в щеки. Наконец они вместе с Джимом вышли на улицу, и на них сразу навалился гул транспорта, а в глаза ударил яркий солнечный свет. Люди, безучастные к их трагедии, продолжали суетиться, занимались обычными будничными делами.
– Мне так жалко миссис Уилкс, – вдруг произнес Джим.
– Кого? – непонимающе переспросила Оливия.
– Жену пилота, – сказала Энни.
– Ах да, конечно.
– У нее был такой печальный вид, – проговорил Джим. – И виноватый.
– Но ведь его ни в чем не обвиняют, правда? – спросила Энни.
– Разумеется, нет, – сказала Оливия. – Технические неполадки. Он ни в чем не виноват.
– И все равно ее ужасно жалко, – пробормотала Энни, – бедняжка.
Оливия взглянула на Энни. Лицо Энни было совсем бледным, и Оливия вспомнила, какое отрешенное, безжизненное лицо было у Энни на вечере у Орбахов.
– Энни, с тобой все в порядке? – мягко спросила она.
– Не совсем. А с тобой?
– Нет, – призналась Оливия. – Думаю, что нет.
– Разве может быть по-другому? – сказал Джим. Оливия помолчала в нерешительности, потом спросила:
– Что вы делаете послезавтра? Вы будете заняты?
– Нет, – ответил Джим. – Я уезжаю только в следующий понедельник.
– Энни?
– Нет, я тоже не занята.
– Я думаю, мы должны туда съездить, – сказала Оливия.
– Куда? – спросил Джим, хотя прекрасно понимал, о чем она говорит.
– Туда, где это случилось. – Оливия немного помолчала. – Только мы, и никого больше. Я хочу там быть, хочу сказать «до свидания». Мне кажется, это нам поможет.
– Боюсь, я этого не выдержу, – задумчиво проговорила Энни.
– А мне кажется, мы должны туда подняться, – настаивала Оливия.
– Нам понадобится альпинистское снаряжение, – вставил Джим. – Там довольно высоко.
– Тебе необязательно ехать, Энни, – добавила Оливия. – Это просто идея, ничего больше.
– Можно я подумаю? – отозвалась Энни.
Два дня спустя они поехали на север, вырвавшись из объятий сочувствующих родственников и знакомых. Они добрались поездом до Ньюкасла и наняли машину. Справляясь с картой местных автомобильных дорог, проехали столько, сколько смогли, а потом пешком совершили восхождение на Дьюксфилд-Фелл. И Оливия, и Джим не спускали глаз с Энни, зная, что из них троих она наиболее уязвима в эмоциональном отношении. Но в тот день она полностью владела собой и, казалось, была готова к тому, что их ожидало, не хуже остальных.
Взобравшись наверх, они увидели одновременно и очень мало, и очень много. Там не было ни единого обломка, ни кусочка металла или стекла, ни пятнышка крови. Но осталась воронка, образовавшаяся от падения вертолета, осталась искореженная и опаленная земля вокруг нее.
Был август, был разгар лета, был ясный солнечный день, но всем троим казалось, что птицы вокруг молчат, что на вершине царят холодные ноябрьские сумерки. Когда они видели кадры хроники, когда присутствовали на дознании – даже когда они видели, как комья земли падают в могилы, – жестокая истина смерти не вполне доходила до их сознания. Но здесь было то самое место, где жизнь покинула их родителей, где жаркое пламя пыталось поглотить бесчувственные тела, пока его не погасил холодный дождь Нортумбрии.
– Наверное, мне лучше уйти, – через некоторое время проговорила Энни.
– Хорошо, – отозвалась Оливия.
– Я могу пойти одна, если вы с Джимом хотите остаться.
