— А жена этого человека здесь?
— Нет. Но вы о нем даже не помышляйте!
— А то?..
— Да, будет, как я сказал.
По-прежнему улыбаясь и любуясь короной, все еще венчавшей его гордо посаженную голову, она тихо спросила:
— Кто такая Клэр? Та дама на вокзале?
Он ответил улыбкой.
— Понимаете, просто интересно. Все только и говорят о ней.
— Не выдавайте своего интереса.
— Вы с ней разругались, верно? — Выглядели они так, будто ругались. Нет, Клэр, если это была Клэр, выглядела так, будто была в бешенстве. Жиль хранил невозмутимость. Почти как сейчас. И сказал же он, пусть и насмешливым тоном, что у него нет любимой женщины. А значит… — И почему это, — с лукавством продолжала Франсин, — Маргерит так не терпится разыскать ее?
— Может, она потерялась?
Нехотя сдавая позиции, она перевела атаку на другой фланг:
— Хорошо, тогда объясните мне, почему все так преклоняются перед вами и повторяют вам, как тут все замечательно?
— А вдруг это мои гости?
— Гости?
— Да. Все, кроме вас, разумеется.
— Разумеется, кроме меня, — мягко согласилась она. — И вы им не сказали, кто я, верно? Так что они, кажется, думают, будто я еду зайцем.
— В самом деле?
— Да! Почему вы им не сказали? Чтобы люди не заблуждались?
— Что, если мне показалось забавным ничего не говорить им?
О, этому она может поверить.
— Если вы их пригласили, надо думать, вы оплатили им поездку?
Он кивнул.
— А значит, вольны поступать как вам вздумается?
Он снова ответил этой бесившей ее улыбкой.
— Должно быть, это вам стоило целого состояния!
— Мне везет: у меня оно есть, — спокойно подтвердил Жиль. — Ваш бокал пуст. Позвольте предложить вам другой. — Он подозвал бармена, обменял ее пустой бокал на полный и продолжил: — Могу вас заверить, что я не присваивал банковских фондов…
— Я и не предполагала этого.
— И поезд я не захватил, а просто зафрахтовал его.
— Зафрахтовали поезд?
— Видите ли, я не люблю принимать гостей.
— Не любите…
— Принимать гостей, — услужливо повторил он. — И заниматься покупкой рождественских подарков. Мне показалось это удачным способом… э… одним махом убить двух зайцев. Разом расплатиться со всеми за гостеприимство, которым я пользовался в течение года.
Не зная, верить ли ему, она с сомнением произнесла:
— Вы зафрахтовали поезд и оплатили поездку всем этим людям, потому что не любите покупать рождественские подарки, и теперь вынуждены провести неделю в их обществе, потому что не любите гостей?
— Но я не останусь с ними на целую неделю. Я сойду с поезда в Везене и буду кататься на лыжах. Разочарованы?
Она покачала головой и отпила вина из полного бокала.
— Обрадована, — пробормотала она и только потом отдала себе отчет в том, что сказала. Он платил за всех, наверное, и за Малли. А Малли… Потрясенная, она вскинула голову и уставилась на него. — Вы платили за меня?
— Не стоит так пугаться.
Но она была испугана. Это ужасно, что он платил за нее.
— Я думала, это подарок Малли, — озабоченно сказала Франсин.
— Так и есть. Ей хотелось, чтобы вы сюда попали, и вот вы здесь.
Но ему не хотелось, чтобы она была здесь. Просто он заплатил за все…
— Вы пригласили Малли, а Малли спросила, можно ли мне…
— Спросила? Нет, она не спрашивала. Если бы вы ее знали, как утверждаете, вы бы догадались. Всю жизнь Малли ставила всех перед фактом.
Верно. Вот и ее, Франсин, Малли лишь потрудилась поставить в известность, что она совершит эту поездку. Испытывая смущение, Франсин пробормотала:
— Ясно. Неудивительно, что вы…
— Оставьте это, — оборвал он ее голосом, в котором снова слышались скука и желание поскорее покончить с разговором.
Но она так не могла. Не хотела, чтобы он за нее платил. И она не знала, злиться ей на Малли или на него.
— Я думала, билет заказала и оплатила Малли, чтобы сделать мне подарок… Я не знала… не знала… — глупо повторяла она. Вспомнив о достоинстве, она выпятила подбородок и сказала: — Я выйду на ближайшей станции.
— Мы не останавливаемся на станциях, — спокойно сообщил он ей.
— В таком случае…
— Бросьте свои выдумки. Вы останетесь и будете вести себя прилично.
Его голос потеплел? Ему забавно? Почему она пасовала перед ним? Оттого ли, что все еще не пришла в себя? А может, оттого, что его наружность, обаяние, притягательная сила его мужского естества, перед которой она была неспособна устоять, заставляли забыть о его возмутительном поведении, теперь уже несколько более понятном? Немало женщин, подумала она, многое простили бы этому мужчине. И вовсе не потому, что он, несомненно, богат. Хотя, наверное, именно богатство сделало его таким. И по правде говоря, ей не хотелось покидать поезд. Она начинала входить во вкус этих поединков с Жилем. Она оживилась, чего уже с ней давно не случалось.
Вдруг он улыбнулся. Вполне приятная улыбка, сказала она себе и стала гадать, каков же он на самом деле.
— Вы не совсем такая, какой я представлял вас.
— Нет? Не такая? — деланным тоном спросила она.
— Нет. — Но он не стал говорить, какой он представлял ее себе. От нового порыва ветра поезд слегка качнуло, и она потеряла равновесие, но не упала, а только пошатнулась. Он с легкостью подхватил ее, помог твердо встать на ноги и не убрал обхватившей ее руки.
Она испытующе посмотрела на него, а он снова улыбнулся, теперь с насмешкой. Его улыбка стала еще насмешливее, когда пианист обрушил на собравшихся исполненный пафоса каскад звуков.
— Ага, полагаю, это означает, что мы дожили до полуночи и наступило Рождество Христово. Все будут петь рождественские гимны, — торжественно объявил он ей…
Ее губы тронула улыбка.
— Такие, как «Добрый король Венцеслав»? — шутливо спросила она, обращая выразительный взгляд на его корону.
— Возможно. Кажется, Анис еще предусмотрела игры. Но я, — тихо предупредил он, — ни в какие игры, кроме гольфа, не играю.
— И это при том, что вы даже не женаты, — с лукавством заметила она.
— Да, я холост — и не намерен ничего менять. — Под шум поздравительных возгласов, сопровождавшихся, как она видела, бурным весельем и поцелуями, он склонился к ее лицу и, с озорством в глазах, прошептал: — Счастливого Рождества!
А потом поцеловал ее — сосредоточенно, умело, полностью обезоружив. Она была совершенно потрясена. Франсин не представляла, что поцелуй может быть таким. Она отодвинулась и, тяжело дыша, смотрела на него. Скажи же что-нибудь, мысленно приказывала она себе и не могла отвести взгляд от его глаз. Скажи что угодно, только прогони это мгновение.