А потом поцеловал ее — сосредоточенно, умело, полностью обезоружив. Она была совершенно потрясена. Франсин не представляла, что поцелуй может быть таким. Она отодвинулась и, тяжело дыша, смотрела на него. Скажи же что-нибудь, мысленно приказывала она себе и не могла отвести взгляд от его глаз. Скажи что угодно, только прогони это мгновение.
— Ну как, земля поплыла под ногами? — нервно сострила она.
— Нет, — наконец ответил он. — Просто поезд трясет.
Он насмешливо улыбнулся, отпустил ее и неторопливо двинулся прочь. А потом затерялся среди гостей.
— Наконец-то! — воскликнул кто-то рядом с ней.
Она обернулась и увидела мужчину с веселыми голубыми глазами. Он не отводил от нее горящего взгляда. С рассеянной улыбкой на губах, она старалась овладеть собой. Она старалась… но ей вдруг стало неинтересно флиртовать. К счастью, шум и хохот позволяли ей притворяться, будто она его не слышит, и, решив, что на сегодня и так достаточно, она старательно проговорила:
— Пойду-ка я к себе. Одна, — твердо добавила она, заметив его заинтересованную улыбку. — Я на ногах с шести утра — день сегодня что-то уж очень долог.
— Вы правы, — согласился он, — и похоже, что еще не скоро кончится. — Ласково улыбаясь, он поймал ее руку и поднял к своим губам. — Пожелаю вам доброй ночи, милая дама. Благодарю вас за приятное общество. Но завтра — новый день, а я тверд в своих намерениях.
Она со смешком высвободила руку и стала пробираться к выходу. Стремительное бегство не спасло Франсин от поцелуев, объятий, поздравлений мужчин и женщин, на которых она натыкалась, и она заставляла себя отвечать в нужном тоне, но теперь ей это давалось с превеликим трудом, дух веселья ее покинул. Однако Франсин не утратила чувства достоинства, к тому же ее подстегивало несколько насмешливое выражение лица наблюдавшего за ней Жиля.
Пробравшись наконец к выходу, она прошмыгнула в дверь и пошла по тряским вагонам к себе в купе. Припав спиной к своей двери, она устремила взгляд в пустоту. Это всего лишь поцелуй, внушала она себе, но знала, что лжет. Это был не просто поцелуй. Это была предумышленная атака на ее чувства. Зачем? Если она была ему так неприятна, как он говорил, зачем было целовать ее? Она не могла объяснить свое состояние усталостью. Она действительно рано встала, но так случалось часто. А путь до Гатвика и рейс до Парижа не были такими уж долгими. Она дольше сидела в автодорожных пробках в Лондоне. Может быть, она еще не оправилась от потрясения, вызванного смертью Малли? Но ей было ясно, что это не так.
Был ли он на похоронах? Франсин не провожала Малли в последний путь из-за тяжелого гриппа. Легло ли отсутствие Франсин пятном на нее? Если да — опять тот же вопрос: зачем он поцеловал ее? В наказание? Но ведь нет же! Нет? Выпрямившись, она сделала медленный, глубокий вдох и стала готовиться ко сну. Из всех мужчин, которые ее целовали, в шутку или любя, ни один не вызвал у нее такого чувства. И оно не проходило. Одно воспоминание об этом поцелуе заставляло ее трепетать. И она здесь лишь потому, что он оплатил ей поездку. Единственная незваная гостья. Зачем ты это сделала, Малли? — мысленно вопрошала она. Зачем ты заставила меня поехать?
С тревожным чувством она лежала на узкой полке и прислушивалась к доносившемуся из салона праздничному шуму, к взрывам хохота. Она… такая заброшенная. Как все глупо. Мелодичные звуки и ритмичное постукивание колес постепенно стали ее успокаивать, и вдруг ни с того ни с сего ей вспомнилось прошлое. Почти забытое далекое прошлое — голос отца, забавный стишок, который он для нее, еще маленькой, сочинил тоже в поезде:
Мелькают поля,
Колеса стучат.
Вперед — к приключениям!
Пути нет назад.
Странно, что она сейчас вспоминает об этом. С грустью, даже с тоской смотрела Франсин сквозь стекло в темную ночь. Он не знал, до чего пророческими окажутся его слова. Ей виделось его лицо, его теплая, ободряющая улыбка и глаза, искрящиеся весельем, когда он сочинял эти стишки, чтобы развлечь ее. Ей было восемь лет, они ехали в Шотландию провести каникулы, которые так и не начались, потому что на следующий день он умер от разрыва сердца и отправился в самый богатый приключениями путь. Франсин всей душой надеялась, что там, в Раю, он встретился с ее мамой, умершей, когда Франсин родилась. Малли сказала, что встретился. И еще она сказала, что теперь он счастлив. Так началось новое приключение — с Малли, во Франции. Теперь и ее любимая Малли умерла, а она уже не ребенок.
Она проснулась в пять утра и с минуту не могла понять, где она. Потом успокоилась и посмотрела в окно. Было еще темно, призрачно сиял снег. Рождество. Счастливого Рождества, шепнула она себе. Ее мучила жажда. Это из-за выпитого вина, подумала она. А если просыпаешься с чувством жажды — уже не заснешь: все мысли сосредоточены на питье. Ее мысли сосредоточились на апельсиновом соке. Организм требовал витамина С. Лежа в постели, она постаралась убедить себя, что ничего такого ей совсем не хочется, она решительно закрыла глаза, потом вздохнула. Она почти ощущала вкус сока во рту, ощущала прохладу и свежесть… А, ну ладно. Она откинула в сторону одеяло, прошлепала в крохотную ванную комнату и посмотрелась в зеркало. Ужас! Она плеснула себе в лицо холодной воды, почистила зубы, накинула халат, сунула ноги в тапочки и осторожно приоткрыла Дверь. Приглушенный свет в коридоре мягко освещал закрытые панельные двери чужих купе. Поколебавшись всего мгновение, она тихо зашагала к салону. Фантастический рассеянный свет мерцал на латунных дверных ручках, серебрил шнуры штор на окнах. Вдруг она обратила внимание на тихие звуки рояля, и дрожь пробежала у нее по спине. Франсин узнала несмело звучавшую мелодию. «Элизе».[6] Дивная, незабываемая мелодия.
Тихо напевая, она беззвучно шагнула к двери и заглянула в салон. Жиль. Распустив узел галстука и небрежно накинув на плечи пиджак, с бесстрастным лицом, с потемневшим от щетины подбородком, он продолжал подбирать мелодию одной рукой, не подозревая о том, что его слушают. Он казался… одиноким. Эти губы прикасались к моим, подумала она и снова затрепетала при воспоминании о муке и наслаждении — о пережитом потрясении. Эти губы тогда медленно приближались к ее губам, и она вспомнила дрожь охватившего ее желания, разлившийся по телу огонь, от которого подгибались ноги, и щемящую боль внутри. Ей захотелось вновь ощутить эту ни с чем не сравнимую боль, испытать это не изведанное ранее чувство. Загореться тем же огнем.
Неожиданно он поднял голову, и она, застигнутая врасплох, покраснела. Она чувствовала себя по-дурацки. Отступить — значило признать свой страх, и она шагнула вперед, изобразив насмешливую улыбку.
