Я сделала Анечке знак, чтобы молчала и потащила её за собой.
Мы остановились у поваленной ели, что поросла ярко-зелёным мхом. Корни зловещи торчали вверх. Они были чёрными от дождя и почвы.
Перед нашими глазами появился склон, что от леса уходил прямо к реке. На чистой поляне стоял небольшой деревянный домик. Старый с шиферной крышей, на которой росли кусты. Маленькие окошки казались чёрными, прячущими что-то ужасное от людских глаз. Вокруг дома: брёвна, топоры и пилы.
Место с первого взгляда зловещее, особенно если не знать, что это биологическая станция, и местный егерь здесь прикармливает животных.
«Здесь живёт чудовище», — чесался язык сказать Анечке. Но я промолчала, спрятавшись между еловых веток.
Девчонка рядом тяжело дышала, во все глаза пялилась на домик.
Вдруг дверь заскрипела, Анечка вздрогнула.
На улицу вышел здоровый мужик в плаще по колено. Лицо его пряталось в тени глубокого капюшона.
— Это он, — дрожащим голосом прошептала я. И по правилам жанра тихонько заскулила.
Аня была на грани паники. Она так испугалась, что я пожалела о забытом в доме телефоне. Это надо было видеть. Никакого разума в глазах, чистый ужас. Как будто я действительно привела её чудовищу на съедение.
И тут весь кайф испортил наш биолог. Он откинул капюшон и взялся за топор.
Егерь на два месяца уехал, и Антон Иванович его подменял. Он не ходил мимо нашего дома, он объезжал тайгу по реке. Поэтому на берегу стоял его катер.
— Это же… — прошептала Аня.
— Он маньяк. Днём преподаёт в школе, а потом сюда приезжает. Знаешь, сколько девочек Анечек пропало до твоего приезда? Твоё имя заговорённое. Маньяк-ботаник вами кормит медведей и волков.
Чтобы не выдать Тохе Свину наше присутствие, я стала отползать обратно. А потом рванула между деревьев, слыша, как ломится за мной Анечка.
Я лопалась, как пузырь от немыслимого смеха. Выбравшись на тропу, захохотала, загибаясь. Слёзы из глаз брызнули.
— Ты обманула меня! — смеялась Аня рядом. — Подловила, да?!
Мы вместе угорали и долго не могли успокоиться. Она бы себя видела! Надо же было так погрузиться в атмосферу, что, даже узнав нашего преподавателя биологии, бледнела от страха.
Среде елей была небольшая опушка с группой рябин. Лиственные деревья жались друг к другу, стараясь оградиться от колючих и больших деревьев. Они были красивы. Огненно-рыжие листья прятали кроваво-красные грозди ягод.
Я подошла ближе к ним и дёрнула тонкие стволы. С листьев посыпались крупные капли.
Продолжая смеяться, я закинула голову вверх, подставляя под чистую воду, пропитанную запахом леса, своё лицо. Холодные капли трогали кожу, падали в рот, и я жадно их глотала.
В этот момент, я ощутила невероятную игривую лёгкость, как давно, в детстве. Бесконтрольный полёт беспечности. Никаких проблем, одна сплошная беззаботность.
Смеясь, мы с Аней качали рябины ещё и ещё, ловили губами влагу. Подпрыгивали и дотягивались до горьких ягод. Ели, потому что хотелось пробовать этот лес на вкус.
Анька вдруг подошла ближе. Она постояла напротив, глядя на меня в восторге. Обняла. А потом поцеловала в губы.
Блин, взяла, всё испортила, зараза.
— Ань, ты лесбиянка? — нахмурилась я.
— Нет, — лицо её стало ясным и открытым. Глаза горели и казались чище неба. — У меня никогда не было такой подруги, как ты. Ты самая лучшая, Кать.
— А-а, — протянула я, отправляясь в обратный путь. — Тогда ладно.
Мы шли молча, взявшись за руки. Уже подходили к воротам, как заиграл телефон у Ани в плаще. Она так перепугалась, хуже, чем у домика егеря. Руки её задрожали, и она выронила маленький дешёвый телефон в мокрые кусты черники. Выругалась. Вот так и скромница.
Совладала с собой и ответила на звонок.
— Да, мам. Я у Кати. У железнодорожного переезда? Пять минут? Я не успею. Хорошо, мам.
Отключала телефон на бегу.
Мне стало её жалко. Так жалко, что я готова была помочь, чем смогу. Так и знала, что там мамаша тиран.
— Стой, давай на велике, быстрее будет! — крикнула я ей, когда пробегали мимо нашего забора.
Я забежала в калитку и припустила под навес за велосипедом.
— Девочки, а чай?! — выглянула из окна моя мама.
— Ане срочно нужно уйти, — я села на велик и выкатила в калитку.
А Аня бежала со всех ног по дороге. Пришлось догонять. Она почти на ходу вскочила на багажник. Руль покрутило, но я справилась. Очень быстро поехала вперёд.
Не надо учиться на психолога, что бы понять насколько страшен человек.
Из новой машины алого цвета вышла дама в красном деловом костюме. Лицо её, как маска страшного клоуна из американского фильма ужасов. Она тянула улыбку специально для меня. От неё веяло деспотичностью, психической ненормальностью и неоправданной жестокостью.
— Здравствуй, Катенька, — поздоровалась со мной женщина.
— Здравствуйте.
— В машину, — скомандовала она.
Несчастная Анечка быстро юркнула, не хлопнув дверью. Теперь можно было всё оправдать.
Бедная Анечка.
Я ещё долго стояла, с силой сжимая руль своего велосипеда, провожая взглядом кровавый тарантас, что увозил мою одноклассницу в ад.
На душе весь день был камень. Мне было так тяжело, что я не знала, куда себя девать.
Выживай, Анька! По любому надо биться за свою независимость.
Разговор с родичами не клеился. Я засела в комнате, делала уроки часа четыре. Слушала музыку, смотрела на лес за окном. А потом вспомнила, что у меня кроме Анечки ещё Трэш есть.
Этот кадр расстарался на славу, закидал меня смс. В этот раз я сдержалась, ничего ему не ответила. Но мне полегчало.
Я запомню этот момент, и когда вырасту, обязательно разберусь, почему простые сообщения без смысла меня так успокоили.
В воскресенье мы ездили в магазин за продуктами. Утром я не обнаружила ни одного сообщения от Трэша. Решила, что у него деньги кончились на телефоне, а пополнить счёт нечем.
Нищебродина…
Нет! Эта мамина мысль. А я папина дочь.
С самой собой приходилось бороться постоянно. Мне было на кого ровняться. На своего отца.
Мы с мамой сели на заднее сидение седана, взяв по розовому кульку в руки. Младенцев в кресла ещё не сажали, они были совсем маленькие. Кресла, которые Егор купил по дешёвки, крохам не подходили. Они в них вроде, как сидели, а сестричек садить было рано.
Остановились недалеко от того дома, где жила Анечка. Здесь был прямо торговый район. Один за другим известные российские сети магазинов открывали свои точки. Так что был выбор.
Я и отчим были обременены младенцами, а мама отрывалась за неделю заточения. С тележкой укатила собирать продуктовый набор. Мне ничего не нужно, лишь бы не забыла купить чипсов с крабом.
Вышла на улицу и встала под козырёк. С младенцем на руках, наверно, выглядела смешно. Протяни руку, подадут.
— О, кис!
У меня сердце в пятки улетело. Что за привычка такая, подкрадываться незаметно?! И как он вообще это делает?
Трэш стоял рядом с крыльцом, держал руки в карманах потёртых джинсов. Зимой и летом в своей чёрной толстовке, которую наверняка стирали в прошлом году. Растрёпанные, тёмные волосы спадали на улыбчивое лицо. Был ясный осенний день, и солнце лучами играло в его сапфирных глазах.
— Тебе идёт, — щуря по-плутовски, один глаз усмехнулся Трэш.
— Что? — тихо спросила я.
Вроде джинсы, водолазка, курточка — мой обычный набор.
— Младенец на руках, — он чересчур, улыбчивый.
— Всё сказал? Иди, гуляй, — хмыкнула и отвернулась в другую сторону, покачивая на руках сестру.
— Кис, слушай, ты ж у нас рубишь в анатомии, — он приблизился. Навис за спиной. — Помоги мне, я тут запутался.
В голове сразу восстала вся учебная программа по анатомии. В чём он там не может разобраться, когда он вообще нефига не знает?
— Ну? — надоело ждать вопроса, сама повернулась к Савинову.
— Ты мне расскажешь, откуда дети берутся?
— Ребро срослось? — нагло спросила я.
