— Что скажешь, Елена? — спросил он с лукавой ухмылкой, грубо игнорируя мое вежливое предложение, чтобы он называл меня по фамилии. — O mangi questa minestra o salti dalla finestra? (прим: Съешь этот суп или выльешь его в окно? Итальянское выражение, в буквальном переводе значит: примешь это или откажешься?)
За те годы, что я жила в Нью-Йорке, я не произнесла по-итальянски больше одного-двух слов. Это был вопрос принципа или даже больше, вопрос выживания.
На родном языке мои мысли уходили в темные воспоминания.
Но я достаточно ясно понимала, о чем говорил Данте.
Ты примешь это или откажешься?
Собиралась ли я пойти на компромисс и шагнуть в темный преступный мир или остаться нетронутой и не затронутой высшими эшелонами успеха и власти?
Я притворялась, что это было трудное решение, но в глубине сердца, которое давным-давно превратилось в лед, решение казалось более чем правильным.
Лимузин наконец подъехала к обочине перед зданием суда, когда солнце пробилось сквозь металлическую поверхность городского пейзажа и разлилось по улицам, как разбитый желток.
Мы приехали на несколько часов раньше, чтобы избежать встречи с прессой, но несколько нетерпеливых фотографов и репортеров усеяли нижние ступеньки мраморного здания, и вскочили на ноги, когда мы подъехали, готовые впервые запечатлеть людей, которые будут представлять Данте Сальваторе.
Сделав еще один спокойный, глубокий вдох, чтобы собраться с духом, я отвернулась от высасывающих душу глаз Данте и холодного цинизма Яры, обхватывая влажную от пота ладонь вокруг дверной ручки.
— Тогда давайте сделаем это, не так ли? — спросила я и, не дожидаясь ответа, вышла из машины на яркий свет вспышек фотокамер.
Глава 3
Елена
Зал суда.
Мое убежище.
Место, настолько укоренившееся в правилах и обычаях, эта иерархия так красива и четко очерчена, как рисовые поля. Я знала, кем я была в этом месте и что мне нужно делать.
Адвокат, не признающий ничего, кроме победы.
Снаружи вестибюль до отказа был заполнен журналистами. Сам зал заполнен людьми, большинство из которых стояли, включая мою сестру Козиму и ее мужа лорда Торнтона, герцога Грейторна.
Мой клиент казался совершенно невозмутимым, когда мы продвигались к своим местам, но как только он заметил мою сестру Козиму у стола обвиняемого, выражение его лица смягчилось, как свеча, поднесенная слишком близко к пламени.
— Tesoro (в пер. с итал. «Сокровище»), — пробормотал он ей, сидя, уже повернувшись, смотря на нее.
Золотые глаза Козимы заблестели от слез, когда она наклонилась вперед и положила руку на ограждение, разделяющее их.
— Fratello (в пер. с итал. «Брат»).
Я тяжело сглотнула, чувствуя себя неловко из-за сложившейся ситуации. В зал были допущены три ряда СМИ, и каждая камера быстро щёлкала, пытаясь поймать этот момент. Нам не нужно было, чтобы вдобавок ко всему прочему, Данте обвинили во флирте с женой своего брата, и я не хотела, чтобы Козима была вовлечена в драму больше, чем она должна была.
— Мы победим, — его брат Александр, такой же крупный и широкий, как Данте, но с золотистой смуглой внешностью мафиози. — Я не позволю им поступить так с тобой.
Красный рот Данте скривился.
— Ты думаешь, что можешь все. Ты ведь знаешь, что весь мир не преклоняется перед твоей милостью, да?
Когда Александр только хладнокровно приподнял бровь, Данте засмеялся тем совершенно неуместным, абсурдно милым смехом, который раздался по всему залу.
— Замолчите, — потребовала я себе под нос, когда дребезжание затворов фотоаппаратов усилилось. — Смотрите вперед, Эдвард, и хоть раз в жизни сделайте, как вам говорят.
Мы обсуждали возможность называть его Эдвардом в суде, чтобы еще больше подчеркнуть его связи с Англией и аристократией, а не с темной стороной его итальянской жизни и криминальных связей.
Конечно, Данте наотрез отказался от этого имени.
— Заставь меня, — насмехался он, как если бы мы были на детском школьном дворе, а не в одном из высших судов страны, пытаясь убедить судью не отправлять его в тюрьму, пока он ожидает суда.
— Если бы только судья мог видеть, насколько вы ребячливы, возможно, он согласился бы судить вас как несовершеннолетнего, — плавно возразила я, отвернувшись, приводя в порядок свою и без того безупречную стопку бумаг и блокнотов.
— Это не детская площадка. — сказала Яра, не шевеля губами, ее взгляд все еще был прикован к файлам. — Соблюдайте немного приличия, пожалуйста.
Моя кожа горела от унижения, которое только усугублялось ровным, дымчатым смешком Данте, когда он приспосабливался, чтобы расположиться в крайне неудобном кресле в зале суда.
— Поговорим позже, — ,прошептала ему Козима, прежде чем добавить мне мягким голосом: — Спасибо, Лена.
Я склонила голову в знак признательности за ее приятные слова, но в остальном ничего не ответила. Она уже поблагодарила меня дюжину раз, и я не сомневалась, что она поблагодарит меня еще дюжину. Это не то дело, на котором я когда-либо думала строить юридическую карьеру. Я долго и упорно размышляла о том, чтобы работать в прокуроре или даже в прокуратуре США в южной части Нью-Йорка. Они выполняли ту героическую работу, которую я боготворила в детстве в Италии, где мафия была делом повседневной жизни и огромной структурой, которую прокуроры и полицейские часто убивали, пытаясь уничтожить.
Но мне не стыдно было признать, что моя жадность победила принципы, и вместо этого я устроилась на работу в «Филдс, Хардинг и Гриффит», пятерку лучших юридических фирм в городе, стране и даже за рубежом с офисами в Лондоне и Гонконге. Когда вы росли в бедности, деньги были не только основным мотиватором; это была почти навязчивая идея. Я все еще помнила, каково было получить свою первую зарплату в качестве юриста. Мои однокурсники-юристы жаловались на свою низкую заработную плату в первый год обучения, но моя годовая зарплата уже была астрономической по сравнению с теми средствами, которые у нас были в Неаполе. Это был первый раз в моей жизни, когда я заработала больше минимальной заработной платы, и это символизировало то, что, как я надеялась, станет первой вехой в долгой и легендарной карьере юриста.
Итак, именно моя жадность привела меня в зал суда в тот день, когда я защищала человека, который мне не нравился, и ни на секунду не верила, что он невиновен в преступлениях, в которых его обвиняли, и во многом других.
Естественно, мой взгляд скользнул по залу в правую сторону, где прокурор США и его помощники представляли обвинение. Деннис О'Мэлли не был крупным мужчиной и даже не эффектным. На нем был простой, хорошо скроенный синий костюм с полосатым галстуком приглушенного зеленого цвета, который, как я знала только по опыту, был того же оттенка, что и его глаза. В густых волосах над ушами виднелась седина, пробивавшаяся сквозь теплый коричневый оттенок, который, как я всегда считала, был очень привлекательным, и он держал себя так, как обычно держатся мужчины среднего возраста — с консервативной грацией и высокомерием, которые делали его еще более привлекательным.
Деннису было сорок восемь, и он был одним из самых успешных прокуроров в истории южного Нью-Йорка. Несмотря на свой невысокий рост, он был классически красив, культурен, умен и амбициозен. Ходили слухи, что он рассматривает возможность баллотироваться в Сенат, и известность, которую это дело принесет, если он выиграет, будет иметь большое значение для того, чтобы он был избран на эту должность.
Словно почувствовав мое внимание, Деннис оторвался от своих инструкций и посмотрел на стол, его глаза встретились с моими. Когда его брови прочертили высокую линию на лбу, я поняла, что он был удивлен, увидев меня здесь.
— Почему этот человек пялится на тебя? — пробормотал Данте, мягко толкая меня локтем в бок.
Я быстро посмотрела на него, прежде чем вернуться к своим записям.
