Мой.
Я прислонилась головой к груди Капо. Дышала так, как от сильного бега. Через несколько секунд он поцеловал меня, крепко, в макушку, и немного отстранился. Капо смотрел на меня мгновение, а затем вышел из меня. Я старалась не вздрогнуть, но вздрагивала всегда. Это было похоже на то, как будто он разрывает связь между нами.
Капо поднял меня с камня и усадил на песок. Затем его взгляд снова пробежался по моему телу, остановившись на бедрах. Он медленно провел рукой по одному, потом по другому, немного приводя меня в порядок. Я ощущала в воздухе его запах, а может, и наш с ним. Запах был пьянящим, даже с примесью свежего аромата пляжа.
— Достаточно грязная? — Я едва слышно выдохнула. Мое горло саднило, спина и задница тоже. Неужели я кричала?
Он ничего не сказал, поднял меня на ноги и зашел в воду, а затем затащил нас обоих под воду.
4
КАПО
Моя жена резвилась в море, как и подобает человеку. Если «резвиться» было правильным словом. Если моя жена расслаблялась, откидывала голову назад и поднимала глаза к солнцу, Марипоса раскидывала руки и позволяла воде нести ее, куда ей вздумается. Но иногда она продиралась сквозь нее, брызгаясь и смеясь.
Я научил Марипосу, по большей части, плавать на Сицилии, но ей еще предстояло потренироваться. Точно так же, как ей нужно было поработать над тем, чтобы всегда сидеть на велосипеде. Я научил ее ездить на нем, и в основном она делала это умело, но иногда, если она встречалась с другим велосипедистом, или на тропинке обнаруживался камень, вместо того чтобы повернуть, чтобы объехать его, она просто падала. Потом Марипоса поднималась со смехом, даже если ее при этом немного помяли. Тогда мои тети вступались за нее, как будто ей нужно было, чтобы они поцеловали ее и привели в чувство. Марипоса отмахивалась от них, говоря, что все в порядке, но я видел, что ей это нравится. Моя жена никогда не сопротивлялась слишком сильно.
Эта женщина была чертовски очаровательна. То, что она делала. Слова, которые она использовала. Она не могла избавиться от моего внимания к ней, даже если бы попыталась.
Жизнь не раз пыталась отнять ее у меня, но она казалась твердой, как скала, когда в нее врезалась волна. В основном она позволяла всему этому проходить мимо нее. Учитывая все, через что она прошла - от ада и обратно, - все же она была так открыта для самой идеи жить, что это заставляло меня исследовать ее еще пристальнее.
За всю свою жизнь я не встречал никого, похожего на мою жену, поэтому ее поведение порой вызывало у меня недоумение. Я встречал, казалось бы, каждый известный психологам архетип личностей - я видел много дерьма в своей жизни - но я не имел ни малейшего представления о том, что она делает.
Я стоял недалеко от Марипосы, скрестив руки, наклонив голову набок, и пытался понять, что же она делает. Ее голова была ниже поверхности воды, волосы разметались вокруг моей жены, руки раскинуты, и она покачивалась вместе с движением воды, голая задница была приподнята в воздух.
Через несколько секунд ее голова поднялась, волосы прилипли к лицу, как водоросли каштанового цвета, дыхание Марипосы было затруднено. Она убрала пряди с лица и встретилась со мной взглядом. Моя жена была пышногрудой. Соски у нее затвердели, а по коже струилась прозрачная вода, когда солнце падало на ее тело. Мне потребовалась вся моя решимость, чтобы не отвести от нее глаз, хотя я украдкой взглянул на то, что принадлежало мне.
На все то, чем владела она.
А вместе с ней мне пришлось проявить и всю мою сдержанность.
То, чего я никогда раньше не понимал, теперь начинало обретать смысл. Погребение себя внутри женщины уже не казалось метафорическим выражением. Всякий раз, когда я выходил из моей жены, возникала неистовая потребность войти в нее обратно.
Я встряхнулся, будто собака, стряхивающая с себя капли воды, и сосредоточился.
Она все еще убирала с глаз выбившиеся пряди волос, но я заметил, что выражение ее лица изменилось. То ли она прочитала вопросительный взгляд на моем лице, то ли просто хотела произнести это вслух.
— Я не могу этого сделать, — сказала она. — Задерживать дыхание надолго.
— Тебе нужно время, чтобы привыкнуть, — произнес я. — Вода - это новый опыт для тебя.
— Я всегда принимала душ, Капо, — сказала Марипоса, и на ее лице появилась небольшая ухмылка.
— Но ты не можешь плавать под душем, — сказал я, — иначе ты была бы уже профессиональным пловцом.
— Но ты вполне можешь утонуть в двух с половиной сантиметрах воды, или около того, по крайней мере, так говорят. — Марипоса втянула в себя воздух, а затем снова погрузилась под воду, лишь немного погрузив голову. Не прошло и десяти секунд, как она всплыла, задыхаясь. — Моим легким это не нравится. Ощущение почти равносильно... сдавливанию. Я не могу быть единым целым с рыбой!
— Потому что ты ни разу не гребаная рыба, — бросил я. — У тебя легкие, а не жабры. Если бы они у тебя были, мы бы съели тебя на ужин.
Марипоса сделала паузу, а потом покачала головой.
— И все же. Сколько я выдержала? Пять секунд?
— Около десяти, — признался я.
Она сощурилась, а потом пожала плечами.
— Буду продолжать это делать. С каждым разом все дольше и дольше.
— Тридцать секунд - это норма, — сказал я.
— Ты можешь задерживать дыхание намного дольше, — сказала моя жена. — На минуты. Однажды я засекла время. Около двух минут.
— Это предел нормы, — сказал я. — И это потому, что когда я был ребенком, я проводил лето на Сицилии. Мы много плавали.
— С твоей мамой?
— Она любила воду, — признался я.
— Держу пари, она была намного лучше меня, а?
Уголки моих губ дернулись, и Марипоса это засекла.
Она усмехнулась.
— Я так и знала.
— Вообще-то, — сказал я. — Она не так уж много плавала, но ей нравилось плавать.
— Мне тоже! — Марипоса села, а потом перевернулась, плавая на спине. Она отталкивалась ногами и вздымала воду руками, гребла все дальше от берега.
Женщина, которая не могла надолго задерживать дыхание, все же решилась войти в глубокую воду. Она была полна решимости преодолеть свою проблему. Марипоса не испытывала страха, но при этом хотела, чтобы ей было комфортно.
Я поплыл дальше, чтобы быть ближе к ней.
— Боже, — выдохнула она, а затем зажмурилась от солнца. — Это так приятно.
На лице моей бабочки расцвело выражение чистого экстаза, а тело при этом было вялым. Она просто позволила воде нести ее, как на волнах.
— Капо?
— Марипоса.
Она слегка рассмеялась. Затем она поблагодарила меня за то, что я привез ее сюда, на сицилийском языке. И сделала она это не потому, что она не знала слов. Казалось, что она пытается скрыть за словами благодарности пустоту.
Я прочистил горло.
— Мы договорились.
Она лениво махнула рукой, почти как будто отмахиваясь от этого, или, может быть, пытаясь не заснуть.
— Договорились или нет. Это забота. Мне... — она сделала глубокий вдох, — мне трудно знаешь говорить «спасибо». Не потому, что я не чувствую этого, я просто отказываюсь быть кому-то должной. Когда я произношу это... это кажется странным, как будто... я сначала получила что-то, что не могу вернуть. Тогда я чувствую себя... должной.
— Наша сделка означает, что ты никогда не должна благодарить меня, — сказал я. — Это ожидаемо и является частью условий, которые мы утвердили.
Марипоса открыла глаза и, сощурившись, посмотрела на меня, то ли от того, что я сказал, то ли от тона моего голоса, кто бы знал. Иногда ей хорошо удавалось скрывать то, о чем она думала.
— Да, — сказала она, прикусив губу. — Я знаю. Мы заключили сделку.
Тогда у нас не было никаких гребаных проблем. Она получит весь мир, или я отдам за него свою жизнь.
