маршрутка, и я, ухватив туфли, несусь к ней, позабыв обо всем на свете. Пара пожилых женщин разглядывают меня, осуждая заочно, но мне плевать. После того, как всю жизнь на тебя косо смотрят, пара бабулек раздражителем не считаются. Плюхаюсь на сиденье у выхода. Водитель отсчитывает сдачу, глядя на меня с недоверием и презрением, и на это тоже плевать. Слезы катятся по щекам, и отвернувшись к окну, я чувствую, как накрывает жалость… к себе.
* * *
Совсем не помню маму, только глаза. Они такие же как у меня, зеленые. И папа у меня был. Про него – только тепло больших ладоней. Он брал меня и кружил на руках. Ужасно это знать, когда вокруг тебя откровенно называют подкидышем. Единственное, что ставит под сомнение моя память – это имя. Не уверена, что меня зовут Юна. Остальное – ужасающая, бесповоротная ложь. Юной меня стали называть еще в больнице. По версии директрисы детдома, там я была всегда.
– И запомни! Будешь лопотать, что помнишь родителей – уедешь в психушку. Проживешь привязанной к кровати не долго! – это был первый раз, когда мне, еще совсем ребенку, было указано мое место.
Пережив в свои три года тяжелое воспаление легких, я оказалась в детском доме далекого Барнаула. Тогда еще не такого далекого, пока я не поняла, что кроме этого забытого Богом уголка есть и другие города, области, страны. Детские и школьные годы пролетали, закаляя меня морально похлеще тюряги, и с тройками почти по всем предметам, едва пережив выпускные тесты, я оказалась с врученным аттестатом и полным отсутствием планов в этой жизни. За пределами детдома ожидало тоскливое существование на копеечную зарплату и съемное жилье, поскольку с выдачей сиротам квартир никто и не думал поторапливаться.
С девчонками из группы мы нередко подворовывали в сетевых магазинах помаду, духи, мелочевку. Кому-то уже дарили эти вещи, и не всегда девчонки ночевали в спальне. Ухажеры завелись у всех к концу «срока», кроме меня. Я шарахалась, откровенно и сознательно. Воровать, драться, убегать что есть силы от полиции, сбивая ноги, – это одно, отдавать же свое тело – совсем другое. Не былая к этому готова, не чувствовала близости и желания быть с мужчиной. Меня считали слегка тронутой, доказывая более легкие пути обретения благ, но я упорно шла своей дорогой. Какой именно? Практически никакой. На обычную работу не брали. Официанткой я была целый один день, пока меня не облапал подвыпивший клиент, и я не опрокинула ему на голову тарелку борща.
Единственное занятие, привитое в детдоме прочно – строчить на старенькой машинке завхоза униформу, но даже если свалить отсюда, устроившись швеей, – жить все равно пришлось бы где-то… В свои восемнадцать я отчетливо понимала, что мечтать даже о съемной комнатухе можно только при наличии работы, а где ж ее взять?
Задумавшись об этом всерьез, я просто не видела никакого выхода. Не идти же в проститутки на трассу? Меня просто изуродуют и выбросят в канаву! Девчонки из моей группы вовсю жили с парнями, поэтому для них выбор как таковой не стоял – они просто переезжали куда-то, где уже бывали и не раз. Я же… сторонилась парней. Не влюблялась, не хотела, и очень боялась, что не почувствую к этому человеку ничего, а ведь так нельзя. Где-то внутри меня, забитая и загнанная, пряталась душа, которой будет слишком больно, даже тело все выдержит. А жить хотелось по-настоящему, влюбиться, радоваться… даже такой как я.
В тот злосчастный день, отмечая с девчонками аттестаты, я позволила себе лишнего выпить, и возвращаясь ночевать в родные пенаты, попала под машину. Меня сбили на пешеходном переходе, и в темноте приняв за бродягу, быстро скрылись, как мне показалось по удаляющемуся звуку двигателя. Долго лежала на холодной земле, раздумывая, что моя жизнь просто не готова вот так оборваться.
Придя в себя в больнице, я обнаруживаю руку в гипсе, содранные ладони, синяки по всему телу и на лице, и… платную палату, где была только я одна. Озираясь, я просто не понимаю, с чего вдруг мне оказана такая честь. Не дав мне «созреть» до полного прояснения рассудка, в палату входит женщина, по внешнему виду напоминающая актрису. Черное платье-карандаш облегает ее стройную фигуру, светлые замшевые сапоги доходят до самых колен, а поверх наброшено расходящееся трапецией меховое манто. На руках черные кружевные перчатки, а губы настолько ярко красные, что на лице выделяются только они.
– Здравствуй, Юна. – она присаживается на стул возле кровати, уложив на колени узкую сумочку и скрестив руки, словно маленькая девочка. – Меня зовут Камилла Генриховна Неверина.
Продолжая молчать, я разглядываю ее с огромным интересом, потому что для меня, провинциальной девчонки, едва справившей восемнадцатилетие и окончившей школу, такая роскошь, одежда, внешний лоск, были заоблачным зрелищем. Она больше походит на политиканшу или какую-нибудь певицу…
– Тебе не стоит меня бояться, девочка. Я с добрыми намерениями. Твой паспорт оказался при тебе, поэтому знаю, как твое имя. – она вытаскивает из своей сумочки мой паспорт и протягивает, но тут же одергивает руку.
– В чем дело? – повинно отвечаю, по-прежнему ожидая.
– У тебя, наверняка, много вопросов? – она усмехается, скользя глазами по палате. – Не волнуйся, я готова ответить на любой из них.
Если бы у этой особы были усы, то можно было бы смело сказать, что она в них ухмыльнулась…
– Кто Вы и зачем я Вам понадобилась? Не просто же так, Вы не бросили меня на дороге? – выдаю сразу, чтобы эта фифа не думала, что имеет дело с дурочкой.
– Я тебе никто, и это я тебя сбила на пешеходнике. Не увидела, ехала в своих мыслях и вот… Мне жаль, но к счастью ты пострадала не сильно. Рука восстановится, ссадины заживут, и я готова тебе в этом помочь. Вообще помощь нужна? Мой гражданский муж навел о тебе справки… – она подается вперед, подходя, видимо, к самому интересному. – За твоими плечами детдом. Тебя не держит здесь ничего. Уедем со мной в Питер? Или в Москву? У нас несколько квартир и дом, можем, пожить, где ты захочешь.
Для нее сказанное звучало обыденно, словно она так каждую пятницу в гости приглашает, а у меня аж дыхание перехватывало. Столица? Я увижу ее хоть раз?
– У меня нет денег даже на билет, – озвучиваю, хлопая глазами.
– За это не волнуйся, я все куплю. Мой супруг бизнесмен, поэтому… не беспокойся. Для меня это не проблема. – она облизнула яркие губы и в глазах блеснул недобрый огонек. – У меня нет детей, так уж вышло… А по возрасту… выглядит не хорошо для нашего круга. Я бы
