наверняка мягкие на ощупь. Еще немного, и начнется истерика самая настоящая, так бывает, каждый человек по-разному реагирует на стрессовые ситуации.
Ухватив за шею, тяну на себя, целую. Ее губы на самом деле мягкие, прохладные, а еще вкусные. Не могу оторваться, сминая, покусываю их, девушка замирает лишь на миг, а потом, приоткрыв рот, позволяет проникнуть в него языком.
А вот здесь, при первом касании наших языков, меня срывает, как бешеного пса с цепи. Знаю, делаю больно, громкий стон, ее острые коготки царапают кожу головы, зарываясь в волосы.
Не помню, чтоб меня так вело от поцелуя.
Возбуждаюсь, член дергается в шортах, самого всего трясет, с силой сжимаю ее талию — так, что она стонет еще громче.
Что это вообще такое? Недотрах? Жуткое похмелье? У самого стресс?
Насилую ее рот, засасывая то губы, то язык, она вся дрожит в моих руках, не пойму, отчего — от желания или от холода? Все вокруг замирает, в груди горячо, словно вот-вот разорвет огненный шар, меня ведет в сторону, еще немного — и я положу ее на песок, сорву блядские трусики, закину ноги на плечи и войду изнывающим членом в ее киску.
— Маша! Машка, ты где? Маша!
Девушка вырывается из моих рук, но я-то держу крепко, крыша едет окончательно, начинаю целовать ее лицо, глаза.
— Постойте, отпустите, да отпустите вы меня.
Только после шлепка по груди маленькой ладошкой останавливаюсь, смотрю в лицо, брюнеточка хмурит брови, в глазах все еще отражается закатное солнце, они у нее черные, как бездна, в которую я только что падал.
— Поставьте меня, — голос требовательный.
Медленно опускаю на песок, стою рядом, смотря на нее сверху вниз. Сколько ей лет? Хоть есть восемнадцать, а то мне еще статьи не хватало за совращение малолетних. Всегда думал, что у меня на них стойкий иммунитет, я ведь работаю именно с такими, некоторым из моих студентов еще нет и двадцати.
— Спасибо, не знаю, как так вышло, ногу свело, течение холодное. Я так, вообще, хорошо плаваю, но растерялась.
Говорит, смотря прямо в глаза, вот сейчас в ней нет той дерзости и наглости, что была днем, но и не строит глазки, пытаясь кокетничать, как это обычно делают молоденькие студентки.
Да что я все сравниваю ее с ними?
— Бывает, — не узнаю свой голос — хриплый, а во рту все еще вкус ее губ, не пойму только какой.
— Маша! Машка, ты где? Маша!
Крик друзей становится все громче, но нас не видно из-за высоких камышей.
— Тебя потеряли.
Не хочу отпускать, реально не хочу, так бы утащить в кусты, содрать эти веревочки, даже губы зачесались, как захотел попробовать ее грудь. Точно похмелье, иначе это назвать не могу.
— Я Маша.
Она так смотрит, а меня пробирает до нутра, вода стекает с волос по шее на грудь, облизывает губы, замечаю на них свои укусы. Хочу выпить, нет, нажраться в уматину, чтоб не помнить, что было, и этого поцелуя не помнить тоже.
Веду взглядом вниз по фигуре, кожа покрыта мурашками, замерзла, вся дрожит, надо бы согреться ей.
— Тебя друзья потеряли.
— Да, слышу.
Но так и стоит, не двигаясь с места.
— Я пойду, еще раз спасибо.
Быстро уходит по берегу, пробираясь сквозь кусты, не смотрю в ее сторону, лишь сжимаю кулаки.
Дебил великовозрастный.
Мог хоть назвать свое имя, предложить проводить до дома. Совсем мозг расплавило. Слышу взволнованные голоса, снова захожу в воду, солнце уже село, лишь луна тонким полумесяцем светит на нее и пара звезд.
Размашисто плыву — просто вперед, неважно куда. Движения четкие, размеренные, вдох, задержка дыхания, выдох. Почти на середине реки откидываюсь на спину, смотрю в небо.
В голове ни одной мысли, только глаза этой девчонки и ее полные вкусные губы. А ведь мне не восемнадцать лет, а все тридцать три, возраст Христа, переломный и решающий.
Самое время начинать жить с чистого листа.
Ну, ничего, немного подумаю, приду в себя, может, наконец пожелаю своей жене всего хорошего. А через полтора месяца работа, надо еще к отцу слетать, дел полно.
Маша — красивое имя, не думал, что так понравится, да и девочка красивая. Не для меня, старый я, да и тараканов полно в голове, проблем. Но выпить надо — за спасение дерзкой и запретной для меня малышки.
Глава 5 Маша
Руки все еще трясутся, в голове шум, губы горят. Не знаю, что потрясло больше, поцелуй этого мужчины или то, что я тонула, а он спас.
Господи, ведь реально могла погибнуть в этот прекрасный летний вечер, какой кошмар. В самом расцвете лет, нет, не дожив до рассвета, мне даже нет двадцати двух лет.
— Маш, где пропала? Мы отвлеклись на минутку, а тебя уже нет.
Зоя смотрит с тревогой, Пашка тоже. Да, конечно, переживали они, лизались снова, так утони — и не заметят. А утром всплыву в соседней деревне, под кваканье лягушек и пенье птиц.
— Плавала, течение унесло.
— Да, кстати, тут небезопасное место, мужики здоровые тонули и не раз, тем летом дядя Макар пропал, искали три дня, нашли в семидесяти километрах вниз по течению.
Пашка говорит это так, между прочим, как прогноз погоды рассказывает. А раньше он не мог все это поведать? Чтоб я и не смела соваться в воду.
— Ой, Паш, не пугай так, дядя Макар был пьян, бог прибрал бедолагу. Он, как жену схоронил по зиме, все заливал горе.
Вот бы и меня прибрал, если бы не бородатый сосед, который целуется так, что ноги отнимаются. А я еще грубила и обозвала обидно. Неудобно вышло.
— Да, спасибо, Паша, что предупредил.
Чувствую, как меня все еще колотит изнутри, надо успокоиться, а не могу. С третьего раза застегиваю на платье пуговицы.
— Маш, ты чего?
