Наверное, только поэтому я и согласился помочь Нике, когда она попросила. Продолжения мне, как любому нормальному мужику, эгоистично хотелось. Желание наследить в истории, передав потомству свои гены — мощный инстинкт. Плюс я в принципе не мог от нее отказаться. От родительства — запросто, от нее — нет. Иного шанса ее получить у меня не было. Только так, умыкнув из-под носа у брата. И я сознательно на это пошел. Или… бессознательно. Когда Ника на меня смотрит, я, признаться, соображаю довольно туго.
Ч-черт. Гребаный стояк! А Ника ничего. Засыпает, дыхание выравнивается. Быть с ней так близко и держать при себе руки невозможно. Я перекатываюсь на другой бок, спускаю ноги с кровати и, осторожно ступая, покидаю комнату. Из тесного коридорчика выходят еще две двери — в кухню и спальню. Иду к Роману… Сам не знаю, зачем. Просто тянет.
Ромка спит на животе. Волосы всклочены, нога закинута на одеяло. Я подхожу к изголовью и нерешительно включаю ночник. Детей обычно пушкой не разбудишь, так что я не боюсь потревожить его сны. Не то чтобы я разбирался в детях… Впрочем, это я уже говорил.
Сажусь рядом. Роман — не сказать, что полная моя копия. Но от меня в нем достаточно. Цвет волос, разлет бровей, то, как смотрит… Ну, сейчас-то он спит, а когда из-подо лба бычится — вылитый я. В груди ноет. Не знаю, что бы я чувствовал, если бы Толик его… Опускаю голову и жадно хватаю ртом воздух. Крылья носа яростно вибрируют. Лучше об этом не думать. Безопаснее сконцентрироваться на нашей схожести. Или попытаться успокоить себя тем, что теперь-то у меня все под контролем. Я сумею их защитить. Пусть только кто-то попробует встать у меня на пути… Я им глотки перегрызу, я им вены…
Стряхиваю красную пелену, упавшую на глаза. Ноги у Ромки длинные. Вон, какие мослы торчат из ставших ему коротких штанов от пижамы. Ступни узкие, как у меня. Протягиваю руку, касаюсь. Сердце заходится, как сумасшедшее. Это же… мой сын. Мой… сын, твою же бабушку. Здоровенный какой. Вымахал. А маленький каким он был? Внутри сводит. И в этот момент, может быть, самый нереальный, щемящий момент в моей жизни, я краем глаза успеваю заметить, как ко мне, отделившись от темноты, метнулась тень. Реагирую на автомате. Машинально. Инстинктами… В этом мире или ты, или тебя. Я из тех, кто это очень хорошо понимает.
— О-ох…
— Ника?! Господи, какого черта ты вытворяешь?! — сиплю я, когда Ника налетает на меня шипящей злющей кошкой и начинает метелить, успевай только уклоняться. Самому-то мне что? А вот она поранится. — Т-с-с! Ну-ка, успокойся! — рявкаю я и, осторожно ее скрутив, выхожу из комнаты. — Перестань. Какого черта на тебя нашло? Хочешь сына разбудить?!
— А ты, конечно, хотел, чтоб он спал?! И не знал о твоих грязных делишках?!
И вот тогда до меня доходит, что эта дурочка себе придумала с перепугу…
— Похоже, ты меня путаешь с кем-то другим, — цежу, аккуратно ее встряхнув. Хочется, конечно, сильнее, но свой темперамент я, к счастью, держу в узде.
— Ты его трогал!
— Ну, прости! Мне захотелось коснуться сына. Хоть через шесть, мать его, гребаных лет! — ору. Ника замирает, шаря по моему лицу пытливым недоверчивым взглядом.
— Савва… — шепчет, облизав губы.
— Проехали. Пойдем спать.
Обнимаю глупышку за плечи. Привлекаю к себе. Не могу на нее обижаться. Только на себя. За то, что не оказался рядом, когда был так сильно ей нужен. Ника, может, и сама не понимает, насколько. А я в этом подольше варюсь. То, что Толяна упекли — чудо. У бати длинные руки, он мог отмазать его от всего. Просто потому что для церкви такие случаи — слишком большие репутационные риски. Спасло то, что в крайний раз отец, мать его, Анатолий не на того напал. У очередной жертвы его притязаний дядя оказался не последним человеком в правительстве, и это гарантировало более-менее честное следствие. А если бы все и дальше молчали? Страшно представить…
— Н-не м-могу с-спать. Я с-сейчас не усну, — сбиваясь, шепчет мне в шею. Обнимаю крепче. Веду ладонью по волосам. Девочка. Маленькая, хрупкая снаружи. А внутри — львица.
— Тогда пойдем на кухню. Еще чая выпьем.
— Ты ж с дороги. Устал. А я тебе чай…
— Ага. Чай и по яйцам.
— Больно? Прости.
— Хочешь пожалеть? — не могу удержаться от провокации.
— Савва!
— Да шучу я. Нормально все. Но в следующий раз лучше в другое место целься, — смеюсь, и Ника смеется тоже. — Ух ты. А что у тебя на подбородке?!
— Так это ты меня приложил! — Ника осторожно ощупывает пальчиками здоровенную гематому.
— Та-а-ак. У тебя есть что-нибудь холодное?
— В морозилке, наверное, можно найти кусок мяса.
Достаю, обматываю полотенцем и осторожно прижимаю к наливающемуся фингалу. Глаза в глаза. И ее губы… Смотрю, как завороженный.
— Больно?
— Терпимо.
— Что ж ты бедовая такая? Я тебе шею мог свернуть. Это же инстинкты! Я их не контролирую. Чувствую опасность, и все… Я уже не я.
— Звучит… безопасно. Мне бы тоже так хотелось уметь. — Ника зябко ежится.
— Зачем? У тебя для этого есть мужчина. — Откладываю на стол компресс. Приближаюсь и мягко ее целую. Внутри поднимается жаркая волна и прокатывается, сминая все на своем пути, сжигая вены. Сердцу в груди тесно. Ника тихонько вздыхает. Я раздвигаю языком ее губы, углубляю поцелуй, неторопливо исследуя ее рот. Остатки воли уходят на то, чтобы этим и ограничиться. Мое терпение вознаграждается, когда Ника сама притягивает меня к себе, скомкав в руках край футболки. И, казалось бы, ее пальцы едва касаются кожи, а меня кроет так, что нечем дышать…
— Девочка моя… — только бы не испугать. Я знаю, какая она нежная, какая невинная. Во мне же слишком много дурной силы. И руки в мозолях, задубевшие от мороза. Они с железяками по большей части дело имеют. А не с таким… Поддеваю футболку. Веду большими пальцами вверх. Меня кроет даже больше, чем в первый раз.
— Ну, все. Перестань.
— Почему? — выдыхаю, прижимаюсь ко лбу Ники своим лбом. — Я что-то не так сделал? Тебе неприятно? — а пальцы сами собой вверх скользят. Выше, к груди.
— Нет! Просто все слишком быстро, Савва.
Слишком быстро. Я сползаю на пол. Лбом утыкаюсь в диван. Плечи ходуном ходят.
— Это одиннадцать лет — быстро? Ник…
— Ну, какие одиннадцать? Не было у нас их.
— Вот именно! Не было. Поэтому надо срочно наверстывать. Я соскучился. Иди сюда.
— Ты опять примешься за свое. — Дует губы.
— Я не сделаю ничего из того, что ты не захочешь. Ну же, малышка. Помнишь, как тебе было со мной хорошо?
— Это было давно и неправда.
— Ну да, — смеюсь. — Я тебя смущаю?
— Нет!
— Смущаю… Господи, поверить не могу.
— Я кажусь тебе смешной только потому, что не горю желанием прыгнуть в койку к первому встречному?!
— Я не первый встречный.
— Все равно. Мы в последний раз виделись шесть лет назад, Савва! А теперь ты приезжаешь и хочешь… хочешь…
— Забрать то, что мне принадлежит по праву?
Глаза Ники потрясенно расширяются. Что ж, очевидно, она не смотрела на ситуацию под таким углом. Это я все для себя решил, а ей к этой мысли еще предстоит привыкнуть.
— Я не вещь, чтобы меня забирать! — Ника вызывающе задирает подбородок, но ее голосу явно недостает решимости. Девочка… говорю ж.
— Не вещь. Но я тебя все равно заберу.
— Вот как? А взамен? Взамен ты мне что-нибудь дашь?
— Уже дал. Себя… Давным-давно. Ты просто этого не замечала.
Ника в смятении отворачивается. Ладно, это я тоже могу понять. Ей просто нужно время, чтобы ко мне привыкнуть. А я парень терпеливый. Ей ли этого не знать?
— Я пойду спать. Завтра рано вставать.
— Зачем?
— У Романа школа, а у меня полно работы. Нужно будет съездить к заказчику, а потом на точку. Перед новым годом картины всегда покупают охотнее. Лишняя копейка не помешает.
К моему удивлению, в этот раз Ника засыпает буквально за считанные минуты. Сам я еще недолго кручусь, но, в конце концов, тоже проваливаюсь в сон. Просыпаюсь от того, что кто-то трясет меня за плечо.
